Nataliya CHernyh

Наталия Черных ‖ Орешник

рассказ

 

К моей новой куртке, купленной на «Озоне», прицепилась лапка. Клейкая игрушка для успокоения детских нервов. Ее выбросили в окно, и попали точно в меня. Конечно, это был угнетенный аккуратными и осторожными родителями ребенок, склонный к жалобам на них. Но дело не в лапке.
Мне нужно было во что бы то ни стало дойти до точки назначения, чтобы там, поболтавшись часа два по кухне и санузлу, принять горизонтальное положение. Сколько действий сделать придется там, на точке — отдельная история. Но сейчас нужно было во что бы то ни стало дойти. Снег был довольно глубоким, хотя разнообразные звуки дворницких инструментов шли внушительной дисгармонией. Но с неба шло — больше.

Белое многозвучие. По модулю — то же белое безмолвие. А нужно пройти еще три квартала. Моим шагом — минут двадцать. Но их нужно пережить и не упасть. А это трудно. Потому что просто не хочется идти. По сути-то — и некуда, и незачем. Липкая лапка несколько взбодрила. Я остановилась, чтобы ее отодрать, имея в виду, что придется куртку потом обрабатывать. Но пятно на первый взгляд было небольшое — возможно, его получится убрать салфетками. Грозный ребенок. Они сейчас все такие.

Откуда-то тянуло дымом и гарью. Несильно, но так, чтобы мозг мог беспокойно повернуться в своей коробке. Вероятно, тушили мелкий пожар, скажем, в мусорном контейнере. Но на фоне последних сообщений странный отсвет на стене грустного дома и неуверенный от снега дым с резиновым запахом стали чем-то совершенно другим, чем они были на самом деле.

Однако надо было дойти до точки и донести сумку с разнообразной пищей и моющими средствами. Такое иногда бывает перед праздниками. Я когда-то счастливо трепетала при одной мысли о зимних праздниках. А теперь — белое безмолвие. И нужно идти. Но куда.
Леха разбивал унитаз примерно раз в неделю. И тогда хозяйка квартиры, в которой он снимал комнату, Марта, повышала голос. Голос у нее был низкий. Получалось так, что все домовые прижимали уши.
― Мне это уже надоело.

Леха зарабатывал хорошо. Он был сантехник и сам ставил унитаз. Но в субботу снова напивался и разбивал. Не имея в виду ничего плохого. Достигши нужного состояния, Леха минут пять покачивался гюрзой над своим матрасом, затем выползал, поднимался по стеночке, шел и — разбивал. Интересующие подробности можно добавить по желанию. Иногда — до, иногда — после. Но разбивал. Как — это только Лехе известно. Жидкость убирала либо Лехина супруга, либо сама Марта. Иногда в процесс включалась я, что Марту злило.

Квартира называлась Орешник, так как располагалась в Орехово. Марте было тридцать лет — девяностые уже смылись, но не в них дело, хотя они всем нам много нагадили. Марта возмущалась, что Орешник я называла флэтом, ведь это был ее дом. Но это был флэт, со всеми подробностями.

Орешник был характерен тем, что в нем ничего не пытались сочетать намеренно, но всегда что-то с чем-то сочеталось. Марта, едва только Орешник родители оформили на нее, вознамерилась было обставить его сосновой мебелью без лишней покраски, а только с пропиткой, но денег не хватило. Потом Марте на свадьбу подарили стиральную машину и кухонный гарнитур, совершенно к кухне Орешника — длинной, стоящей словно бы поперек — не подходящий. Однако гарнитур как-то поставили, и он прижился. Муж Марты благополучно приземлился у родителей, Марта довольно уютно устроилась в Орешнике с младенцами и сдала комнату. Я в то время наведывалась туда довольно часто. Горы посуды в раковине. Горы белья в ванной, и машина занята стиркой. Марта заметно похудела, но смотрела воинственно.

Иногда я спала на кухне, на гостевом одеяле, которое приносили из большой комнаты. Головой в проход, ногами к столу. Иногда удавалось спать часа три. Именно из-за того, что спала я мало и плохо, мне удавалось избежать перешагиваний через свое спящее тело и запахов из крохотных, уже подмокших, санузлов. Новый день и вереницу желающих гигиены я встречала умытая, обалдевшая от бессонницы и напившаяся чаю. Чай приносила почти всегда я и заваривала его сама. До вратарей, то есть — два раза. Третий раз назывался Третьяк. Вратарь. Я выбрасывала заварку в мусорное ведро (тогда пакеты были редкостью) и шла к местному мусоропроводу.

Иногда мне уступали старую тахту, которую из соображений приема гостей Марта не утилизовала. Иногда мне позволялось залезть на второй этаж одной из двух кроватей-чердаков. Я так и называла это: чердак. Большая комната была так же вытянутой, как и кухня, с нелепым окном в торце и узкой дверью на компактный и очень неудобный балкон, часто полный мокрого белья.

Леха, несмотря на бурную вечернюю жизнь, тщательно ходил на работу. Иногда суббота проходила без аварии. Его энергичная супруга завела любовника и решила задачу совмещения мужчин очень просто и остроумно. Она звала любовника (Лехиного друга), тот приходил, и тогда Орешник уже начинал поскрипывать от количества людей. Супруга и любовник начинали пить, упаивали Леху до глубокого сна и потом делали все, что им было нужно.

Супруга иногда рассказывала, как жила в каком-то замке. Девочки с любовью к путешествиям и в льняных юбках с гитарами — все проходили через какой-то замок. Когда-то. Супруга Лехи рассказывала, что в замке осенью и зимой не топили. Однажды зимой она заболела. Но решила все же помыться в местном душе, который жил в подвале. После душа она в платке и с мокрой головой бежала через двор — в минус двадцать. И выздоровела.
Рассказы о замках и путешествиях становились частью Орешника, как и многие другие. Как и мои. Но ко мне Орешник был всегда строг. Этот дом видел меня насквозь и берег своих жильцов. А я мизантроп.

Если забыть о Лехе и его подвигах, в Орешнике появлялись и порой жили подолгу довольно любопытные люди: мало известные музыканты, адепты целительства и йоги разного рода, истошные и нет актрисы, красивые и нет, и много женщин, занимавшихся разного рода рукоделием. Марта пробовала все: от коврового вышивания до макраме и выжигания. Орешник мудро распределял гостей по местам и времени суток. Марта не всегда соглашалась с выбором Орешника, но в ней было подлинное странноприимство.

Дети Марты росли. Мое жилищно подвешенное состояние продолжалось. Так что Орешник время от времени был мне необходим. Что за деньги у меня были тогда, я не помню, но без еды в Орешник я приходила редко. Однако дети, мальчик и девочка, росли. Мне приходилось покупать побольше еды. Потому что есть хотят все. У меня скверный характер, так что еду я все равно покупала. Порой Марта от меня выслушивала страшное. Орешник на это смотрел сквозь пальцы, так как любил он всех, но за Марту я порой получала плюшку с совершенно неожиданной стороны. Вообще Марта была прекрасна снаружи и внутри, то есть — в ней жила любовь ко всем, и без истошности.

Орешник любил смотреть кино. Один из подарков Марте на свадьбу был довольно дорогой видеомагнитофон. Наиболее мирные часы в Орешнике были именно во время просмотра кинофильма. Пили чай, иногда с чем-то иногда — пустой, обменивались мнениями, спорили и волновались вместе. Казалось, что в этих обсуждениях раскрываются все лучшие качества их участников.

Марта, насколько мне видится теперь, характер Орешника не особенно чувствовала. Орешник хотел скрывать недостатки, а Марта пыталась их прорабатывать. Орешник любил одних и не принимал других, но Марта с ним редко совпадала. Что касается отношения Орешника ко мне, то ему нравились мои инициативы по мытью посуды, уборке и стирке, но это шло вразрез с намерениями Марты, которая считала, что я веду подрывную деятельность, а не хочу помочь. Но в целом Орешник относился ко мне прохладно. Так как не видел во мне любви к нему, а ему очень хотелось, чтобы его любили. Все квартиры хотят, чтобы их любили. Это их секрет. А я тогда белела неприкаянностью как парус одинокий и Орешника не слушала.

Впрочем, что особенного могла сказать мне эта быстро ветшающая квартира. Заземлять историю об Орешнике таким образом, что это был путь моего самопознания, было бы неверно. Так как у меня были еще Кузьминки, Каляевка, Садовое, Петровка и еще несколько других квартир, чем-то на Орешник похожих. Но в раскладе людей и ситуаций Орешника порой сквозило мое личное, не сильно симпатичное мне и сейчас, будущее, в котором я живу и которое к самопознанию имеет косвенное отношение. Да и не факт, что вообще имеет. Лица людей, их голоса и силуэты, как бы выныривают из Орешника в моем настоящем и порой мне без осадка забавно.

Музыкант Лорд с красивой длинноволосой головой, нагловатый и нежный гуру, которого московская олда вытолкнула из своей среды за какой-то крысиный жест, и он отправился путешествовать по пионерам. А мы как раз были пионерами даже после того, как наше время истекло. Как я при появлении Лорда ярилась. Как мне хотелось объяснить окружающим, что в нем нет ни грамма смысла, что это лишь фантастическое человеческое насекомое. И как у меня это не получалось. Престарелая девочка Анечка, младше меня года на четыре, но выглядящая на все сорок. Ее отличительными особенностями были неуместно бодрый тон и то, что она никогда не поднимала сидение злополучного унитаза. Анечка невероятно хотела замуж, потому что она принцесса и у нее есть два старших брата. Вероятно, именно сознание своей уникальности как женской особи (мать не в счет) и заставляло Анечку оставлять сидение унитаза как есть. И никогда его не протирать. Она же девочка, а вокруг мальчики. А она ждет принца. Лорд куда-то исчез в течение нескольких месяцев (вероятно, сел за наркоту), а Анечка вышла-таки замуж за одного бестолкового коня, от которого ушла умная жена. Ленка Домна, молниеносно сделавшая карьеру от мастера по расписыванию матрешек до директора агентства по недвижимости. Ленка была невероятно красива и провинциальна, что к ней очень шло. Кроме красоты у нее были воля и дисциплина. Последний раз я видела Ленку в Орешнике накануне очередного нового года. Она привезла Марте подарки.
— Я прошла одни курсы по развитию личности. Меня научили сосредотачиваться. Ну я и сосредоточилась, — рассказала мне тогда Ленка. — Через две недели расписалась с москвичом. Оказалось, он кромешный алкоголик. Так что сказать, что я попала в ад, будет мало. Но я прописалась, оформилась. А потом он внезапно скис и умер. За месяц. Чего мне это стоило. Еле выплатила тот первый кредит. Но я не хотела его смерти. Мы даже не ругались особенно-то. Мы с ним славно трахались.
Теперь у Ленки свой литературный салон на Цветном. В той же квартире, где она жила с алкоголиком. Остальные четыре комнаты она докупила.

Модель Фая была настоящей моделью. Тихое, чуть бледное лицо, когда нет военного макияжа, не особенно худая, но фактурная фигура высокого роста. Два или три года Фая была в чести у Зайцева, но потом вдруг, после обыкновенной женской трагедии замужества, ушла в семью. И нашла себя в дизайне нарядов и всяком рукоделии. Марта обожала Фаю и считала ее идеалом. Осанка у Фаи осталась зайцевская.

Все это печальное ретро — с олдой, пионерами, видеокассетами, вписками и волосатыми гуру — поколению с клеящимися лапками мало интересно, а подростки хотят слишком многого, чтобы на остальное обращать внимание. Мне все эти воспоминания тоже ни к чему, но я порой перебираю их, складываю в заблаговременно приобретенные пакеты для мусора и выношу на помойку. Но вот Орешник бессмертен. Он вновь и вновь будет собирать в свои стены людей, более или менее странных, из разных времен и областей. И они будут спорить, есть рис, приправленный перцем и подсолнечным маслом, пить чай с сахаром и спать, где придется. А потом Леха, как рокер — гитару, снова разобьет унитаз. И сам купит и поставит новый.

Теперь я живу с людьми, которые вызывают у меня отвращение. Я мою и убираю за ними, правда, не так много, как в Орешнике. Но — с поправкой на время — это трудное занятие. Бог все так же медлит (я сомневаюсь, что не хочет, но планы Бога порой изменяются) привинтить меня к одному месту. И порой из липкого океана житейства поднимаются островки, похожие на память, но ничего общего с ней не имеющие, кроме нескольких внешних черт.

Гости. Да, гости иногда приходят. Они смирились с тем, что у меня нет дома и мне негде принимать их. Но скоро океан выровняется совсем, и гости уснут. Как было в Орешнике часа в три ночи. Если Леха не просыпался и не шел в туалет.

Однако запах гари и отсвет на стене меня тревожили. Белое городское безмолвие было взорвано некоей странной ракетой. Я посмотрела на всякий случай в телефон: есть ли сообщение о начале эвакуации. Такого сообщения не было. Но было сообщение от МЧС об обильном снегопаде и морозах. В новостных сводках ничего об Орешнике не было.

 

 

 

 

©
Наталия Черных — поэт, автор десяти поэтических сборников (первый — «Приют» — вышел в 1996 г., в 2018 г. НЛО выпустило «Закрытый показ»), двух самиздатовских сборников (начало 90-х), пяти книг религиозно-исторических очерков (выходили в «ЭКСМО» и «Никея»), двух книг прозы («Приходские повести», 2014 г. и роман «Неоконченная хроника перемещений одежды», 2018 г.), романа «Слабые, сильные» («Волга» 3-4, 2015 г.), романа «ФБ любовь моя» («Волга», 7/8, 2019 г.), многочисленных публикаций в журналах «Новый мир», «Знамя», «Волга» и других сетевых и бумажных изданиях. С 2005 года ведет сайт современной поэзии «На Середине Мира» и активно сотрудничает с сетевыми изданиями. Блогер, пишет в основном о современной поэзии. Лауреат Филаретовской Премии за лучшее стихотворение 2001 года, премии «Летучие собаки» за литературную критику (2013 г.), конкурса «Просвещение через книгу».

 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Поддержите журнал «Дегуста»