Злата Солнцева ‖ Про счастливых

***

Жизнь, воплощенная в стихах,
В стихах умрет, застынет влажной пылью:
Ни подышать,
Ни взять в ладонь

***

Слоги — это жилкования слов
На голубых листьях рощи речи
Разымая слова на слоги
Оглянись вокруг
Увидишь пыльцу света
Которой покрыты рога деревьев
А правдой может быть все что угодно

***

Твоё лицо в стекле стакана улыбается мне,
как лучик на коже счастливой гусеницы,
скользящей по хрусткому листку.
Твоя улыбка, словно насекомое, подкралась к моему сердцу
и купает тельце
в моей дремучей безоглядной радости,
которую уже никому не выпить.
Стеклянный образ твой
множится от мельтешения светлых пятен,
и в него можно налить больше счастья,
чем я могу вынести.
Запечатленные в линиях заводской краски
алые вишни (оттиск на стекле)
дробятся отметинами на твоей скуле,
красной от моей помады и твоего вожделения.
Я залпом выпиваю воду и иду встречать тебя.
Мои губы тоже красные, как вишни,
Которыми я любовалась на твоей скуле в стекле
в день смерти всех правил и всего ничтожного.

***

Открылась дверка в новую жизнь
Будто лето уже наступило
Шмель садится на моё голое тело
Ласково щекочет, как губка, смоченная в солнечном свете
Этот свет — все, что мне остаётся от суеты времени
Он пронизывает меня от пяток до кончиков ушей
Рыжее счастье — назвала бы я этот фильм
Но он не про рыжих, он про счастливых

***

Вот осколок моего детства, которое любила мама,
А я не любила спать.
В детстве небо рисовало чужой дом,
И я — пролетающая за окном вечность
Во всемирном сне, где много птиц, и любимых рук, и голов —
С челками, которые сдувают со лба от усердия.
Я не любила спать.
Прошло время. «Усердие» — от слова «сердце».
Моё сердце плачет, когда я думаю о небе,
Где росли чужие дома и было вечное лето.
Я люблю спать.
Усердное сердце моей мамы, с волнистой чёлкой у лба —
Осколок моего детства.

Прелюдия к смерти

Магнолии качают головками…
Я не уверена, что наши конечности — не цветы:
Они так же тянутся к поцелую солнца,
Так же стихают под шум дождя.
Если солнце спрячется за тучки,
Небо возьмёт тяжёлый блеск звёзд на себя,
И я скормлю тебе спелые гвозди,
Которыми распято синее покрывало.
Если выйдет, что нас попросят на выход,
Мы умрём в чернильном затоне,
Как магнолии на столе в кувшине с подсахаренной водой.
И в сладости этой смерти от сладкой жизни
Будет своя правда и вечные ночные блестки.