Максим Д. Шраер ‖ Возвращение

В ночь на двадцать второе апреля Композитор не может уснуть…
Всё бессонница одолевает, наутро он скажет супруге.   
Крепкий кофе со сливками. Комнат пустых мастерство.
Лаун-теннис оставлен юнцам. Черно-белый пиджак.
Карандаш флорентийский. На карточке справа налево
Он напишет: Исаия… Военное лето Господне.

Вот уснула в гостиничной спаленке Вера. Пора
Собираться в дорогу. Встают с африканских степей
Темно-синяя куртка на молнии, гольфы и длинные шорты.
Усыпальница чешуекрылых. У Митеньки бархатный бас.
У меня только бархат надгробный с горючих песков Палестины.
Я в Германию нет, не вернусь. Не приеду в Россию.

Композитор по берегу озера в сторону замка идет.
Здесь когда-то в толпе выделялись нарядные русские дамы.
На другом берегу в лиловатой полуночной тьме
Горы в снежных кокошниках. Дальних небес башлыки.   
Путь его пролегает на юго-восток. Там в горах перевал.
А за ним наступает — по Марку Аврелию — час расставанья.

Дикий берег Америки, крюк китобойный, Кейп Код.
Композитор провёл здесь неделю пасхальных каникул
В марте сорок второго. Один. Сочиняя запоем рассказ 
Для «Нью-Йоркера». Как же безумно тогда он желал
Возвратить из британских колоний забытого всеми поэта
И отправить его под Тобрук воевать против Лиса пустыни.

Городок с гомерическим именем, но вспоминать не смешно.
Здесь прожили одиннадцать лет в благодатной такой глухомани,
Где имеется кампус, где дом напрокат, дактилических лекций часы,
Где ему наконец удалось знаменитым проснуться. 
А теперь в кабинете его затаился профессор из третьей волны,
Расшифровщик божественных знаков его партитуры.

Композитор проходит по спящим кварталам. Вон там, за углом    
Санаторий, где бродит по тёмным аллеям Амброз Адельварт,
До войны он служил мажордомом в богатой еврейской семье,
А потом потерял — не рассудок, а всё на земле поутратил.
Вот ловец голубянок пожаловал к нам, Адельварт говорит
И тишайшей улыбкой его провожает в дорогу.

Композитор спускается вниз до угла Хайленд-Роуд.
Здесь три адреса. В каждом свои обретаются тени.
Вот тюдоровский дом, где нимфетка явилась ему.  
Чуть поодаль коттедж. В окнах бледный пылает огонь.
А напротив кирпичный стоит особняк с чердаком,
Где осталась Америка и началось мировое признанье.

Композитор сакральных кроссвордов на скользком причале стоит.
Оконечность Манхэттена, а впереди — Эллис-Айленд.
Как давно не приходят посудины с беженским грузом сюда.
Как давно это было… Европа. Война. Новый Свет.
Хоть одним бы глазком… Где стояли на старом мосту.
Где гуляли по Шарлоттенбургу и так безоглядно любили.

Хоть сто раз приглашайте. Он столько же раз отвечал,
Что согласен вернуться в Берлин обличителем страстным.
Но теперь уже поздно расследовать и обличать. А в Париж?
И в Париже уже не осталось друзей. Ходасевича нет,
Нет милейшего Марк Александрыча. Бунина нет.  
Нет соперников. Нет стариков. И она уж давно отлетела.

Каннский пляж. Синема. Композитор у кромки воды
Замирает и слушает как муэдзины зовут
Правоверных свершить предрассветный намаз. Как же так? 
Здесь — мечети? Откуда? Вдруг вспомнился Бахчисарай.
Потянуло-повеяло Крымом. Но как мне добраться туда?
В контрабандной фелюге, в шаланде, в суденышке утлом?

Ходят слухи упорные, будто бы он приезжал
В Ленинград под личиной священника-американца
Из Нью-Гэмпшира. Перед родительским домом стоял
На Большой на Морской. А потом на родном пепелище рыдал
Где когда-то усадьба сияла за Оредежью.
Только не было этого, нет. Вы не верьте слагателям сказок.

Композитор заклялся сюда не вернуться, однако пришлось
Через Балтику перенестись в час, когда Биржевого моста
Опускаются руки. Он видит крылатых русалок.
Lacrymarum… Но горькие слёзы исчезли с ресниц.
Он приехал не плакать, а вырвать из лап людоедских
Свой швейцарский архив. Он торопится. Скоро светает.

По какому бандитскому праву наследники коммунацистов  
Нацепили на фартук кровавый его благородное имя?
Фотографии, книги с рисунками, рукописи
В запечатанных комнатах в бывшей таможне томятся.
Не хотят отдаваться режиму мучителей и мародёров.
Не хотят нарушать Композитора высшую волю.

Композитор по лестнице тёмной поднялся туда
Где шкафы переполнены краденым русским богатством.
I will never return. I will never… Напрасно горят ярлыки    
Судоходных компаний и трансатлантических рейсов.
Дудки. Я забираю все то, что по праву моё,
Композитор грассирует. Старческий голос прекрасен.

Все бумаги истлеют. И даже семейные фото
Превратятся со временем в пыль. Композитор иначе решил,
Крысолова из города Гаммельн он вспомнил недаром.
Только крысы останутся здесь. Книги тоже останутся здесь.
А за ним устремятся слова, оставляя пустые страницы
Зачумленному городу, где Композитор родился.

Вот и все. Совершилось. Меркурий, Нептун и Церера      
Провожают его медногубым прости и прощай.
Плачут львы и грифоны. Рыдают русалки и сфинксы.
Всадник бронзовый скачет. Гудит на Неве пароход. 
Композитор уходит. Он больше сюда не вернется.
По Женевскому озеру лебеди тихо плывут.

 
апрель 2022
Бостон

Copyright © 2022 by Maxim D. Shrayer. All rights reserved.

Фото: Lee Pellegrini.