Ирина Каренина ‖ Немое кино

***

Ну, а что я — курю, о тебе говорю…
Впрочем, больше молчу с этих пор.
Ни к чему ноябрю, декабрю, январю
Этот странный, пустой разговор.

«Обижают» — шепчу, и не любят, не лю…
Не нарочно, а так, на ходу.
И какая печаль, что и я не люблю,
Что другого ищу — не найду?

И какая печаль, что застыло на льду
Все, что сердце манило и жгло?
Ну, а что я — теперь-то уже не приду,
Так мне холодно, тихо, светло.

Так беспамятно, так уже все решено,
Что и слов не отыщешь в душе.
Только крутится жизнь, как немое кино,
И катушка истерлась уже.

***

Да ладно, проехали, детка,
Какие там счеты, чего!
Цветите, як папараць-кветка,
Живите с блажной головой.

Любовь не карает, и, право,
Вы мне ничего не должны —
Осколку ли гордой державы
Листать Ваши легкие сны?

Солдату ли тяжкого века
В сиянье литых эполет,
Который вернулся калекой
В не мирное время на свет.

***

                                 Валентине Беляевой

«Ах ты, Боже мой, Боже мой, Боже мой…» —
Подсердечный и тихий обвал, —
«До чего же с тобой не похожи мы —
Так, как раньше никто не бывал!».

Ах, заноза, заплатка, иголочка,
Рвань и ранка, железка в руке…
Ах ты, елка зеленая, елочка,
Прощевай, ухожу налегке.

За щекою заныкана песенка,
Да в груди неживой — уголек.
Загаси его, горькое хлесиво,
Чтобы насквозь меня не прожег.

1996-й

С бутылками дешевого портвейна
Шагали споро в солнечный дендрарий,
Крепленую бурду в зеленой таре
Чтобы выпить там почти благоговейно,
Почти культурно и благопристойно,
Меж клумб цветочных и детей в колясках.
От пьяных слез текла по морде краска,
И Леха мне твердил, что, мол, спокойно,
Пройдет и это, все пройдет, он знает,
Он ведает, — и правда, проходило,
Пусть на чуть-чуть, но все-таки не ныло
В груди, не пело; вновь, почти родная,
Боль возвращалась, голову кружила,
Я к горлышку, как к Лете, припадала,
Я по надежде насмерть голодала,
И алкоголь, расплесканный по жилам,
Не помогал, не мог. И солнце грело,
Неяркое, как стертая монета…
Дрянные мы курили сигареты
И целовались зло и неумело.

***

Автоответчик автоотвечает,
И на него я автоговорю:
— Пора, мой друг, пора и нам отчалить,
Махнуть рукой судьбе и октябрю,

Махнуть, уйти, заправским дуэлянтом
По-лермонтовски рухнуть на траву —
Пробитым сердцем, смятым аксельбантом,
Чтоб губы холодели в синеву.

Пора, пора — чтоб мчались к небу кони,
Чтоб щеки бил морозец голубой…
В конце концов, нас заживо хоронят
Кого любить нам выпало с тобой.

***

Это вы, это вы без меня одной,
Это вам хорошо без меня сейчас,
Ваши злые речи текут, как гной,
Это вы без меня, это я без вас.

Это я, это я безо всех одна,
Это я со стаканом мертвой воды
У ночного негаснущего окна —
Это я одна у моей беды.

Это я перед злобой и пустотой,
Перед смехом вашим, дурной молвой
За своим молчаньем, как за чертой,
Остаюсь живой.

***

«Говорит Москва…» — говори, Москва,
Что твои оправдания и слова,
Фонари холодные по ночам,
Вечный дождь по моим плечам?

«Говорю», — Москва говорит, горит
Голубым и оранжевым до зари,
И не спят в ней люди, и люди спят,
И глотают пыль, и глотают яд.

Это голос из прошлого, я давно
Отыграла в грустном, смешном кино,
Это голос из прошлого по ночам
Льет на сердце мое печаль.

Говорит Москва и горит Москва,
Сквозь огонь едва и сквозь шум едва
Вижу-слышу тебя, мой вчерашний день,
От любви беспокойной ночная тень.

Вижу-слышу едва,
Шепоток, слова…
Говори, Москва,
Не молчи, Москва.

***

Ведь это все — как будто смерть,
Как будто жизнь ушла навеки,
Рубеж годов — огонь и твердь,
Обид мучительные реки.

Как в колумбарии стоишь,
Опять сверяясь — имя, дата…
Как в кухне убиваешь мышь
И мерзлых птиц несешь из сада,

В дырявой варежке — чижа,
Дыханием отогревая.
И гладишь лезвие ножа,
А мир в тебе — как ножевая.

И с полумертвою душой,
С дарами бедными своими
Под жгучим снегом в дом чужой
Бредешь кварталами глухими.

***

От северной любви до южной —
Такая боль, такая даль.
Вот так, и ничего не нужно.
Что ждет нас? — Нежность и печаль.
 
Вот нашей робости улики,
Случайных слов белиберда.
А ну вас к…, красавчик Микки,
Не возвращайтесь никогда.

Меня оставьте с этим пледом,
С пивной бутылкой у щеки.
К моим неизгладимым бедам
Вы не приложите руки.

Пусть я вас просто помнить буду,
Как давний дом и дальний лес,
Как прошлогоднюю простуду
С мороженым наперевес.

***

                                Everyway I turn, I know this love is gonna burn me…
                                                                                        David Coverdale

Вот смотришь на вас, таких, белобрысых и крашеных,
Думаешь: обнять бы вас крепко двумя руками,
Измарать блокноты каракулями карандашными,
Витиеватостями, пламенными стихами.

И ничего, что мои предки с гор, а ваши — с Дикого Запада,
Из фьордов норвежских или какого-нибудь Ливерпуля.
Притянуть бы к себе, зарыться в волосы, в легкие запахи,
Чувствовать нежность, прошивающую, как пуля.

Заблажить втихаря о юности, когда меня любили похожие,
Попытаться нагнать свое давнее, глупое прошлое,
А на венах — ожоги от сигарет и запилы от ножика,
И вся эта чепуха — романтическая, а не пошлая.

***

Богоравны и неблагонравны,
Распрощальны во веки веков,
Удалимся походкою плавной
Под негромкую дробь каблуков.

Однозвучно гремит что-то где-то —
Колокольчик? Да вряд ли, скорей,
Стаканы в привокзальных буфетах
Под присмотром ночных фонарей.

Поездной ли мой сон бестревожен,
Или — сбыться усталой любви,
Полотном ли железнодорожным
Забинтованы раны мои?

***

Корова нежная, телица,
Так — не мычать и не телиться
Нас приучали второпях,
И гасли лампочки в подъездах,
И все ходили в поэтессах,
Хоть, право, числились в блядях.

Кому расскажешь — всюду то же:
Извечный холодок по коже,
Лицо горит, как Первомай,
Колготки в стрелках и ступени —
Свидетели грехопадений.
Тут — выбирай, не выбирай…

Я вас люблю, чего же боле,
Охота пуще, чем неволя,
Давай, ма шер, еще по сто,
Пока на коже сохнет влага
И терпит верная бумага
Все то, что нами прожито.

Фотография: Юлия Рымкевич