***
…ты вдруг лицо моё колючее
разглаживать ладонью стала.
Юрий Кублановский
Жизнь предстает в разрезе,
Кузбасским горит углём.
Мир, эх, зараза! — тесен —
Человечьей слезы проём…
Набор глуповатых песен
О небылях и былом,
О вёснах на Красной Пресне,
О смертном и остальном.
Зимней любви тесёмку
Не снять в забытьи с руки,
В жёны бы взять девчонку,
Да губы у них горьки.
Плачущими глазами
Станешь и глянешь вслед
Памяти привокзальной,
Гудящей в пучине лет.
Где не найти билета —
Сколько не шарь, рука.
Там где клокочет Лета
У длинного каблука.
***
Смотри. Гордись. Ты так устал
От зла материи и матери-отчизны:
Людской вагон угля, лесоповал,
И за кордон, где жизни нет,
И тот же жмёт бронежилет.
И смерть всё та же, только живописней.
Хоть век зови, я не вернусь —
Не по плечу мне ца́рево веселье:
Не по уму намоленная гнусь
Войны. Хоть и за здравие запой,
Застольный плач, затянутый тайгой,
И три столетья как в похмелье.
Ты жив ещё? Ты здесь? Ответь.
Теперь молчать уже не надо —
За смертью наступает смерть,
И так внутри гремят снега,
Когда слетает с языка
Птенец последнего разлада.
***
Варваре Заборцевой
вот собрались кругом живого самовара
вокруг лишь ночь одна как ладога темна
за чаем нацерно замешана опара
и речь как истина как сóценка ценна
из плотной ткани русской деревушки
сырыма выйти из глухой воды
а мы-то мы-то что нам пушкин
и что нам те кто ыкают на ды
и гóворя поморска музыкой струится
приятен труд и быстречь гула в голосах
пусть вьется хвой волос твоих живица
и жизнь ясна как ход по ягоды в леса
как выразить из сруба темное столетье
найди ответ и в бело море спрячь
как зашептать заговорить запеть и
вынести судьбу покуда хлеб еще горяч
***
Теперь побыв со всякой болью вволю
В немыслимых метелицах страны,
Глупить не в праве и к застолью
готовлю тост… но гости все бледны.
И пью от горя, глупость запевая,
Перебродивших мечт оплаканную муть.
Свербит в груди тревога тыловая
И больше жизни хочется уснуть.
Когда белёсый воздух зимний
Из форточки до сердца обдаёт,
Любая горечь кажется взаимней —
Теснится в общий переплёт
Тетрадей, что оставить бы в столетье,
Где тройка бесов в черных сапогах
Решает смерть. Им не простить и не отпеть его
В растущих из отчаянья церквях.
Я не скажу что снег когда-нибудь растает
За талой жизнью разовой вослед —
С таких несёт его окраин,
Что не ему конца, и спасу нет.
***
Чтоб умереть — или проснуться,
Но так не жить!
Зинаида Гиппиус
Пока я жив, всё это что-то значит:
Последний крен страны в продуманную злость,
И плач, когда талант угрюмостью оплачен —
Оплаканная буква твёрже, чем земная кость.
Пока я сплю, не спит чужое горе,
Кипит и дыбится волнениями волн.
И пуля застревает не в затворе,
Но в нежном ма́терином «он».
И ширится травой камнеголовой
История у человечества в груди,
Затем что царь милей и олова и слова.
Солдатиков не счесть — как страхов впереди.
Проснуться бы, да нет ни сил проснуться,
Ни голоса, чтоб воином возопить.
***
Я не смыкая глаз баюкаю возлюбленное горе,
Отсчитывая мелочь счастья до утра.
Слеза окна ложится тенью и покоится на шторе,
Как груз души, сплетенный из утрат.
Клубится ночь, зима никак не прекратится,
О, эта ночь страны — который век подряд.
На камень сердца вечный снег ложится,
Недолгий я, смотрю какие беды предстоят.
Зачем же звезды, если чёрен небосвод —
Последняя звезда для нас — на башне у Кремля.
Мне слышен гул, так рвущийся из-под
Земли, который вынести и выразить нельзя.
Зачем я здесь? Чтоб жить, не веря сказкам,
Глотая ночи страх — мазутную муру.
Найти свой голос, дать свободу связкам,
И повторять — «Нет, весь я не умру».
***
Когда забывшись в омуте
Небывшего, живешь,
Перешагнув паромы те,
Которых не сведешь.
И сердце недоспелое
Ощерится в закат —
Кровящая камелия,
Кручинящийся сад.
О, вычурная дрёма!
Из вязей и словес,
Из зева чернозёма
струится Херсонес.
От моря и до моря —
пожарище, изба.
И как с тобой поспоришь,
Тихушница-судьба.
Вглядишься в это небо —
Утроишь немоту.
Как ночь теперь свирепа,
В воюющем порту.
ПАСХАЛЬНОЕ
В смерть поглядев, распалился в потёмках,
Странны отстранённые лица его,
Грешный народец, несущий в котомках
Все горькие беды житья своего.
Бредет по снегам и по чащам угрюмым —
Ухабиста доля, удушлива так,
Сверкают глаза и в горящие губы
Целует Исусе своих бедолаг
Бессмертие днесь небылицы пустыни
И в вышних не славен никто.
Есть лес и ночей его рытвины синие,
Небесное тёмное решето.
Теперь я стою в Нарьян-Марском тумане,
Не знающем прошлого и чудес,
Сжимаю намоленный складень в кармане,
И слышу «Никто не воскрес».
***
Как тебя перепеть пестропёрая птичка,
Твой бойкий язык в точный знак уместить?
На ветке висишь безразличной кавычкой
И речь закрываешь — куда ж тут её сохранить.
Чу! Слышишь? Звенящие ночи уходят
И снег от гнездовий змеится в овраг.
За песней твоей в этом дивном разброде
Бреду я сквозь пущи еловых ватаг.
Шепчу: не акыном под солнцем гундосить,
А песне лесной как птенца научи,
Чтобы мог я на строгом посмертном допросе
Не слов, но мелодий плести ручейки.
И тогда мне вернуться и петь небылицы
Дозволено будет, и раз через смерть
Смотреть на себя — то поэтом, то птицей.
И песню сложить и уметь её спеть.
***
Как в лес войдёшь — забудешь
Виза́нтия кресты,
Сельджукский вой орудий,
Разбитые щиты.
Не до того двоим в чащобе,
Какой по счёту Рим —
Лежат в невежественном гробе
Империи твои.
Ведь есть чему ещё учиться
У птицы и птенцов,
Высоких гнёзд плете́ни-лица ―
Живой молитвослов.
Поёт лесное оперенье
И песня так проста:
Безвременье, безмерность, зренье,
Молитва, немота.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
