Самый витамин
Июньский полдень, скроенный на вырост,
тепло, и пыль дорожная не жмёт,
«капустница» кузнечика не выдаст,
и самка богомола не сожрёт,
трещат дрозды, скучающие редко,
язык от щавеля, как неродной,
и мимо глаза тычется пипетка —
короткий дождь брусничный и грибной,
жукам навозным некогда бодаться,
а в сумерках лесных, как погляжу,
любому зверю есть куда податься,
где отдохнуть до ужина ужу,
ни те что, на пригорке сбившись в стадо,
вздыхают и согласно лижут бром,
здесь в лифте белки спустится прохлада,
пропахшая дрожжами и костром,
к палатке, что от старости не рвётся,
ты в спальнике зажат, как шаурма,
и комарам за здорово живётся,
пока такое счастье задарма.
Всё путём
Снуют по липам пчёлы неустанно
вылизывая сладкие места,
как алкоголик в поиске стакана,
покашливает ветер из куста —
ему готов с бутылкой уголочек,
да не обидит пьющего блоха,
плывёт луна, как сбитый с толку лётчик,
на жёлтом парашюте в облака,
бродяге в кайф пригубить за свободу,
пока с цветущих лип не собран мёд,
и в луже дождь краплёную колоду
с невозмутимым видом раздаёт,
мне всё путём сусанинским, сусальным,
с одной цветочной клумбой на район,
где трут глаза намыленные мальвы,
и весь, как крик о помощи — пион,
где не понять, с какого перепугу
привычной декорации слои
выпиливает молния по кругу
неуловимым лобзиком своим,
перевирая мантру монотонно,
внимательно слежу изнанкой шва,
чтоб у почти заглохшего мотора
в сырую землю искра не ушла,
пока в душе натоплено и терпко,
и нет охоты ёрзать по хвостам —
коровка божья, улети на небко,
увидимся когда-нибудь и там.
Imagine
В облике льва день деньской мониторю,
в облаке льна выгребаю, как лапоть —
тысяча метров над уровнем моря
не напрягает умеющих плавать,
ветер, что попусту ветку не сломит,
герб за гербом распустил на колосья,
словно намазано мёдом в соломе —
коршун пасёт, длинноухие косят,
с детским сачком на лужайке не медли,
шершень вибрирует, как смс-ка,
клоп с короедом, при встрече на стебле,
спинки друг другу натёрли до блеска,
да упасётся терпением Мерлин —
сивый колдун, закулисье тромбона,
что селезёнкой своей не намерен
йокать, как мерин, во времени оно —
от неизбежности в бездну влекомых,
в смутном предчувствии вил Рагнарёка,
конские лики на ветхих иконах
клянчат сухарик и смотрят с упрёком,
но безмятежно обнимешь подругу
в мальвах на склоне девятиэтажки,
где беломорина ходит по кругу,
и невесомость от первой затяжки.
Буратино
Рубанок на фанере женит и в стружках плавает верстак,
а я был молод неужели, и оборудован весь так,
закусывая горьким луком, последнюю просыпал соль —
и обменял свою базуку на фантик с надписью контроль,
в объятьях театральной клаки, резвился в праздничной стране,
где хлопали цветные флаги, как стометровка на спине,
сорвавшись с огненной рессоры, протискиваясь выйти вон,
на лапу наступил Азору, а взвыл позорник Артемон,
каблук шузы моей не роза, перегорел под кожей чип —
и нет спасенья от занозы которой хвостик не торчит,
живу картинкой в букваре я и, одновременно, извне,
не убивайся, дай скорее, Азор, на счастье лапу мне,
не обращай, что деревянный, мне, за красивые гроши,
полиция накрыть поляну с поличным вряд ли разрешит,
на сцену выходя с повинной, прошу присяжных всей душой
голосовать за чай с Мальвиной, и доли лобной небольшой.
Ежедневный пофиг
Обходит ливень, втягивая когти,
оторванный сандальки ремешок,
прогноз на завтра делает синоптик —
то солнышко местами, то стишок,
надлесно проплывает и надсадно
луна, из каждой трещины видна,
была бы не мансарда, а Массандра —
телега сыра, озеро вина,
и ты, моя любовь, в стогу иголок
сняла бы всё, чем обмотал прогресс,
когда Дантес — районный стоматолог,
мне кинется в дверях наперерез,
с ним будет разговор у нас короткий
за то, что Александра поддевал,
и мамонт зашипит на сковородке,
и чайник застучит, как коленвал,
неладно только в хосписе осеннем,
вранье, переведённом на иврит,
где даже у ныряльщика в бассейне
резиновая шапочка горит,
поёт Утёсов глухо, словно в танке,
дрожит стекло от позднего звонка,
и — глаз соседа, после перебранки,
в артезианской скважине замка.
Фото: Катерина Скабардина.