* * *
Душа моя, малая пташка,
Я вновь без тебя,
и во мне
И клевер, и белая кашка,
И ветер сидит на траве.
Во мне
шелестит,
колосится
Зелёное, в омут травьё
И зоркая чёрная птица
Увидела тело моё.
* * *
Выскользнула бабочка из гнёта,
Вылетела бабочка из рук
И, как слово, словно имя чьё-то,
Серебристый вычертила круг.
Белые пылинки опускались
Медленно. И — тяжкий снегопад
С белых крыл мохнатые сдувались
Хлопья снега — в землю, наугад.
* * *
Сумерки в парке,
Лист
Подхватывается волной
Воздуха
Над головой
Ветер
Танцует твист.
Сумерки в парке
Круг
Деревьев, и я в кольце
Тоненьких белых рук
Чёрточкой на лице.
Бережно дышит грудь,
Слышите, слышите вы?
Ветер колышет путь
Ломкой сухой травы.
* * *
Ветки,
Постукивая друг о друга,
Это — ветер.
Снег, укладываясь
Упруго-туго,
Бело-светел.
Ветер, звуком
Мне зимним слышен,
Собачьим лаем,
Белым, нежным, холодным туком
Дома
Устилает.
Я, засиживаюсь
За
работой,
Глаза отрываю:
Земля,
недвижимая,
в пустоты
Снега собирает.
Тихо,
покачиваясь,
беззвучно
Темнеет воздух.
Деревья плачут
и тянут сучья —
Тому,
Кто их создал.
* * *
Я мечтаю увидеть тебя
Рядом со мною в лодке,
Плывущей по глади пруда,
Бесконечной и чёткой.
Как зелёные капли ив
Застилают тенью нам лица,
Как от бликов солнечных их
Разлетаются птицы.
И на птичих, на сизых крылах —
Бесконечная
ранняя осень
Только чудится, друг, мне
так
Не получится вовсе.
Не потому, что мы
Бедны,
без денег и проче
А потому что, увы,
Души стали короче.
* * *
По
деревянной лестнице
Веранды — синичий писк
В птичей растёт куролесице
Жёлтый
солнечный диск.
Сквозь
пробиваясь зелёное,
В зябликовый ручей,
Голое, раскалённое,
В плоти своих лучей —
Жёлтое, обнажённое,
В синее,
в тополя пух,
Пляжное, напряжённое,
Перехватив дух,
Входит
солнце
в холодный
Зябликовый поток,
Оранжево-тканный,
модный
В небо
швырнув
платок.
* * *
Не кажется ли вам,
Что мы забыли
Свое происхождение от трав?
Волнуемые ветрами ковыли,
Растущий, расстилающийся прах.
Не чудится ли вам, —
Как мы желали
Забиться в угол,
чтобы за спиной
Какие-нибудь
стены
окружали,
Наружу
раскрываясь пустотой?
И видится ли нам,
порою, в слякоть,
Как что-то, за
дрожащею водой
И вздрагивает, и
тихо плакать,
и горько… заставляет нас
с тобой.
* * *
АБ
Нам первоцветом станет халцедон,
Раскроет яшма каменные розы,
Кварцитами рассыплет анемон
В стекло и камень сплавленные слёзы
И давленного грифеля поток —
Над памятью расправленный платок.
Объятием нам будет птичий гул,
И в рыбьем ходе — наши поцелуи
И жар, что наши спины изогнул,
Разгонит над излучинами струи
Наш бледный свет, растворенный водой,
Раскроен вслед по выкроике той.
Он не исчезнет, мы с тобой потухли,
От мертвых звезд он продолжает плыть —
Заложниками после смерти быть —
В чуланах собираемая рухлядь:
Зайди, замри и дверцу затвори —
Там жёлтый луч с пылинками внутри.
«Я родился в семье молодого русского офицера в пасхальную ночь 1976-го года в городе Москве. Местом моего рождения был Старый Гай в Вешняках, беременную мать увезли из графского парка Кусково, первый год своей жизни я провёл в «доме-волне». Офицерская семья моталась по стране от Барановичей до Тамбова, большая часть детства и юность проходят в Горьком и Нижнем Новгороде, в столетнем доме, напичканном старыми вещами и странными кладами. Дом топился печью, мы жили в его подвале, во дворе дымила мацепекарня, над нами жило еврейское семейство, владевшее ею, – наш этаж достался нам через предков, сторговавшихся с их предками. Предки одной линии происходили из заводчиков и купцов-староверов города Горбатова на Оке, прадед был последним церковным старостой городской единоверческой общины. Другие линии тянулись к Вязникам, Пензе и Донбассу, в легендариуме родни ходили слухи о немецких, еврейских, финно-угорских (эрзя и черемисы) и тюркских корнях и примесях. С 1989-го года я начинаю ездить в научные экспедиции, которые организовывали мои первые научные учителя – биологи и фольклористы. С 1993-го года получаю биологическое и философское образование в Нижнем Новгороде – специализировался как исследователь частной жизни птиц, эпистемолог и методолог науки. Полтора десятилетия работаю в образовательных и биологических конторах. С 2010-го переезжаю в Москву с тем, чтобы посвятить себя науке – этнографии и социальной антропологии (Отдел Севера и Сибири Института этнологии и антропологии РАН), фольклористике (Центр типологии и семиотики фольклора РГГУ). В настоящий момент – научный сотрудник Лаборатории теоретической фольклористики ШАГИ РАНХиГС. Специализируюсь как алтаист-шамановед и исследователь трансформаций мифо-ритуальных систем народов России. Одиночно или в сотрудничестве с коллегами проводил экспедиционные исследования среди славянских (русские, украинцы), тюркских (алтайцы, теленгиты, тубалары, кумандинцы, челканцы, шорцы, татары, долганы), финно-угорских (мари, эрзя, удмурты, коми, карелы, сету), самодийских (ненцы, нганасаны), енисейских (кеты), тунгусо-манчжурских (эвенки) и семитских (евреи) народов. Несколько раз оказывался в ситуации взаимодействия с местными духами. Много времени посвящаю прикладным исследованиям – урбанистическим проектам с участием городской антропологии. Веду сообщества по истории экологического движения и либерально-диалектической теологии. Писать стихи и прозу начинаю лет с семи, выступая со стихами на школьных, университетских и пр. площадках. Выпускную в основной школе экзаменационную работу писал по своим текстам. В начале 1990-х на биологическом факультете издаю рукописную поэтическую газету «Саркомарказмы». Рано разочаровавшись в литературных объединениях, писал всегда мало и, за исключением пары текстов, всегда в стол. В настоящее время интересуюсь развитием поэтик экспрессионизма и сюрреализма. Участник ЛИТО и паблика «Пятиэтажная поэзия», сотрудничаю с другими поэтами-антропологами».
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
