О премиях 2020 года — «Лицей» и «Поэзия»: расширенная реплика #дегустатора ↓
На полях премиального листа нового сезона «Поэзии» получились стихийные пометки.
Номинация «Стихотворение» краеугольная. На ней оживляется полемика литературных кругов. Поддать парку, подсыпать углей плодотворно получается второй год. Сотня произведений представляет определенный срез создаваемой на наших глазах поэзии вчерашнего дня: текстов о пандемии, самоизоляции, тотальной, на века, ковидности всемирья еще нет. Об этой реальности будет в третьей серии. А пока 100 авторов, как спартанцы, стоят каждый за своим стихотворением и ловят розы. Живые и пластмассовые, кованые и ледяные.
- Есть пул стихотворений, которые в качестве 4К показывают авторскую поэтику, ее характерные особенности.
- Есть ряд текстов, которые иллюстрируют актуальные события в метаморфозе поэтизированного письма, сами являясь им.
- Есть тексты, которые, кроме как образцами «нулевого» (по Барту и по поэтическому веществу) письма, не назову.
Стихи как стяг и как щит. Стянул с себя поэт кожу и постелил на щит. Приходи на меня посмотреть. А потом, с горой и плакать круче — знаешь родименькую, проверенную невзгодами. Роза же маленького принца капризничает, если ей внимание даришь, а когда нет его, внимания, внимать некому, тогда как?
В земном саду аналогичных цветов множество. И все — чьи-то свои собственные. Нужна ли Банникову или Караулову другая поэтика? Есть ли поэт-близнец Кабанова? Напрасные слова, да, обойдемся без виньеток. Суть в том, что премия «Поэзия» на самом деле — премия поэтов. Сейчас как раз их время, небезосновательно утверждает Евгений Абдуллаев. И я бы добавила, поэтов-панибратов, поэтов-пролетариев. Игорь Меламед считал, что «на новейшем искусстве пагубно отражается исчезновение дистанции между художником и публикой. И предшествует этому отсутствие дистанции между художником и художником. Ахматова и Мандельштам были на «вы» и называли друг друга: Анна Андреевна и Осип Эмильевич. А сейчас все друг другу “в доску” свои»1. Читаете Фейсбук? Согласны? Сразу и горячо.
Сократилась мечта. Ее заменили установки на рост, море возможностей, коллаборация ради продвижения, свобода самовыражения и размытие нормы…
Философско-антропологически подошёл к теме Михаил Айзенберг, когда написал в эссе «Вопрос количества»2, что «поэзия — самая архаическая из сохранившихся на сегодняшний день человеческих практик. Может быть, здесь, в поэзии, человечество не хочет (не может?) расстаться с начальной природой (и начальной задачей) языка, и уже через нее — с собственной первозданностью, с “непереформатированной” природой человека. А то и дальше: с той природой, которая — после вмешательства человека — еще не потеряла своей “природности”. Стихи культурны, поэзия природна. В такой непростой взаимосвязи они и существуют. Ситуация, когда количество авторов сравнимо с количеством читателей, представляется новостью поэтического бытования. Но, может, эта новость — хорошо забытое старое: обновленная древность, архаика?»
То есть понимание поэта как некого аристократа, избранного, пророка, стоящего над чернью, нивелировано, мы откатились в литературный социализм. Монархия нарушена сломом каноничного преимущества твердой силлаботоники. Доступность свободных форм стиха — срезонировавший в соцточках залп, и дворец поддался. Поэт нынче не мессия, не образчик недосягаемого мастерства. Стать поэтом имеет шанс любой способный: вот курс, вот кейс, вот тренинг. Для публикаций — от блога до журнала и печати по требованию. Для поощрения — премии. Но не только для этого.
«Поэзия» отражает упорядоченность. Пожалуй, она ближе к коллекции. Номинация «Стихотворения» каталогизирует поэтический материал за год. Победитель получает премию в виде денег, а весь премлист — исторический фидбэк. Сто поэтов по стихотворению — это сад роз. Нет одинаковых, есть разноценные. И ежегодно вывешивать по сотне шедевров от новых авторов, вертясь на одном пятачке — невыносимая по ядрености фантазия. Поэтому повторы имен неизбежны. Это же поэты. Они должны приходить надолго, а лучше навсегда.
• • •
Среди финалистов 4-го сезона премии «Лицей» я выделяю двух Марий — Гладцинову и Малиновскую. Стихи Александры Шалашовой в прошлом году были, на мой вкус, живее, дышащее, чего нет в победившей подборке техничного победителя. Победила модная техника роботизации поэтической механики. Нейросетевая стилистика создается людьми, думающими, одаренными как бы из любопытства, случайно-не случайно, матрица совпала — и набегающая тень на плетень, вусмерть оцифрованная, считывается как детские каракули: восхищаешься, что написал так много и почерковито, но ни черта разобрать не можешь — понять вязь закорючковую настолько трудно, что и в момент озарения «тут не все являются настоящими буквами!» расшифровка не идет, как севшая на мель барка. Обезметафориченность стерилизует текст. Где виноградное мясо? Обглоданные остовы реализованного дискурса крошатся и рассыпаются.
В противовес поэзия Марий. Мария Гладцинова в рукописи показала умение и слышать, и видеть как человек, чувствующий звук и ритм в малозаметном:
нарастает гудение улья
и под дулом чернеющих пчёл
сам становишься ульем и пулей
или чем-то летящим ещё
что нельзя прочитать и увидеть
погружаясь в акустику льда
будто влажную замкнутость мидий
только тёмная знает вода
Привлекать простотой — поэтическое мастерство. Громоздкое душевное переживание, описанное легким «чем-то летящим ещё» (то-то будет, когда прилетит?), и обуславливает полную передачу байтов поэзии. Без потерь при транспортировке. Стихи Гладциновой обладают индивидуальностью в собственных формах и апеллируют друг к другу в рамках авторского повествования. Нарратив всё больше для меня становится негативно окрашенным термином, жанром, словом. За него прячут небрежность, халатность, леность при работе с текстом. Гладцинова повествует. Берет на себя труд рассказывать, создавая образ, метафору, а не констатировать как Википедия.
Мария Малиновская в повествовательности пошла еще глубже. Ее поэзия ремоделирует психотипы, реконструирует сознание людей. Малиновская действует как медиум, стихами воссоздавая самые пограничные состояния человеческой психики, давая выговориться условно-конкретному тому, кто зажил своей жизнью в ее голове.
<…>
сны тоже нас помнят
и повторяются
люди повторяются в других
у наших бабушек одно и то же имя
так мы назовём нашу дочь
а когда она заговорит
мир внутри неё
сольётся с нашим
и мы увидим то что было раньше
<…>
Малиновская вьет веревки из эмпатии. Какие-то из этих веревок превращаются в крапивную пряжу. Рубашки для лебедей в наше время просто так не найти, а здесь вон их сколько. Каждый текст Малиновской из лицеевской подборки, цикла «Время собственное», выпускающий определенную птицу — страха ли, осмысления потери ли, смирения ли — история. Поэзия.doc. Речь очевидца положена в основу, и поэтому есть контакт. Перевоплощенческая поэзия обладает неограниченным потенциалом. Говоря о другом реальном человеке, вживаясь в его образ, поэт не актерствует, как может подуматься, а ретранслирует своего героя. Манипуляция исключена в этом случае. Искренностью воплощения подкупают и люди, и стихи.