Если сравнивать стихотворения: Линор Горалик «Каждый месяц я вижу, как свято место пустует в соседних яслях» и Галины Рымбу «Моя вагина», то я выберу первое.
Несмотря на то, что ребенок там не рождается. Ежемесячно пассивно умирает на стадии яйцеклетки. Как бы объяснить? Это не двусмысленные стихи, в той параллели как «Ода радости» Пустовой откровенней в чувствах, их генезисе, чем «Посмотри на него» Старобинец. У Горалик подобраны красивые и страшные слова-метки, знакомые каждому, и не обязательно женщине: «Я пою ему песенку про сестру и братца, / Как они никогда не плачут на аппельплаце», «красные нитки», «Что за чёрт, почему ты не хочешь со мной водиться?». Здесь и фашистский отбор, и шерстяная красная нитка на бабушкином запястье от растяжения, и мальчуковая обида на гордячку-одноклассницу, что даже портфель не дает понести.
Пласты ассоциаций тонкие, добротно слипшиеся.
«Плакать» — повторяется, аккуратно по структуре вставленное в строфы, кроме первой и третьей, не заменяемое синонимами, а в последнем семистишии особенно доминирует, через строчку появляясь. Потому что плач. Элегическая импровизация. Соул. И вместе с тем происходит консумация чувственного опыта: Горалик раскручивает экзистенциальную проработку через физиологический процесс, традиционно относимый к неприглядным. Зашитые, в завязке — определения с четким понятийным рядом. К контрацепции тоже относится. Помню, когда предлагали перевязать трубы во время второго кесарева (чтоб дважды не ложиться), поколебавшись отказалась из-за охватившей паники от мысли, что это совсем обезопасит, лишит шанса. Неважно, что я им никогда не воспользуюсь — он должен быть. Женщина должна знать, что она может решить иначе. Поступить по-другому. Она та, что соединяет собой дочерей Ананке. Чем матка не веретено? А клетка? Это образ аллегорический, означающий как начало жизни, выход из, так и наоборот, отвержение, осуждение, приговор, наказание. Амбивалентность наше всё.
Я говорю ему: ладно, твоя взяла, я подумаю, как нам быть дальше;
Я не люблю тебя, но я постараюсь стать лучше,
Чувствовать тоньше, бояться тебя меньше,
Только не уходи далеко, не оставляй меня, слышишь?
Испугалась умная и сильная. Горалик сумела сдвинуть лежачий камень. Ничего по факту не случилось, но поменялась, как модно говорить, риторика героини. Пройден эволюционный путь от повторения убеждений революционно-флагманских «Писем к нерожденному ребенку» Орианы Фаллачи до осознания страха остаться без продолжения себя. Не о любви речь. Материнская любовь, свитая из песен и слов, обвита пуповиной мифов и стереотипов, у нее асфиксия. Слизью комплексов забит рот, молчит родимая, синея от гипоксии, не считает отмирающие нервные окончания. Чувствительность тупо падает, терпи, дура, говорят в таких случаях, ибо нефиг было рожать. Потому и на фиг. Стиль жизни хюгге. Только пока молодой. Молодая. Молодое. Дауншифтинг тела как прожорливый альфонс: сколько не корми, душе не даст ни гроша бедный навреш-про-возраст-никто-не-заметит. Но у Линор Горалик не толерантная, т. е. мертвая, рефлексия, а дефибриллятор по третьему кругу. Укол адреналина в сердце. Жива? Ну понаблюдаем…
А прямо сейчас о проблемах женской самоидентификации говорят активистки, феминистки. Натуралистично и беззастенчиво. «Моя вагина» Галины Рымбу мурчит о них, припадая на сексуального характера травму, подволакивая политическую ногу. Но главное — стимулируя либидо. Исповедью это не назовешь по причине отсутствия стыда и раскаяния. Греха потому что нет. Точней, за героиней, по ее мнению, нет. Есть за другими. И тогда имеем обвинительную речь. С элементами любования, а это ближе к оде. Но также признаки автофикшена присутствуют. Хотя выполнено, как верлибр. В общем, поэма. Поэма о вызове обществу глупых мышат.
Родившая женщина меняется. На всех уровнях. От физического и психологического до социально-общественного. Драматургия скачет, как гормональный фон. Перемежание прошлого с настоящим, личного с публичным, лирических метафор с тошнотными описаниями работает в стиле кича. В данном тексте композиционного. Броско, густо, на вынос. Не мозга, но правил приличия. Их вообще не существует. Они фикция. Реальна же «домашняя декоративная мышка, маленькая, пушистая, беспокойная». В ее существовании (авто?)героиня Рымбу убеждается с навязчивой регулярностью, смахивающей на привычку. Как курить, когда нервничаешь. Потрогала, ага, полегчало, я женщина, ладно. Подобный жест свойственен мужчинам, и объясняется он банальными физиологическими особенностями. (Мамы мальчиков поймут фразу типа «Ну чего, я поправлял».) И здесь происходит своеобразная гендерная экстраполяция привычки, так как героиня однозначно не определилась в предпочтении своего ментального пола. Возможно, подсознание мнит себя мужчиной, а жребий выпал быть женщиной, отсюда и рефлексы сомнений-напоминаний: «где мы с Катей после школы подолгу лежали на ковре / у неё дома и трогали друг друга, превращались в одно», «Я дам тебе его [молоко — прим. О. Д.] пить, любимый, оно зальёт твое лицо, / твои нежные розовые соски (почти как у девочки), / <…> я мечтаю, ты когда-нибудь сможешь выносить нашу дочь». Sex by sex. Блуждание в поле секса в поисках пола не открытие, но удивляет отсутствие философского обоснования, как у Де Сада, например. Красивой картинки нет. Кроме строчек «Это ямка / для твоего нежного языка, для твоих тонких крепких пальцев, похожих на письменные / принадлежности / из прошлого века» и «Я была сухим деревом, которое горело / с каждым днём всё сильнее», эстетически приятных моментов не нашлось. Виден отсекающий лишних длинный текст о «поучительном» самоудовлетворении, в любом месте, состоянии, «в любой непонятной ситуации». Поучительность акта в его политизированности в итоге. Это как фак показать, да? Похоже. Но зачем началось всё с родов?
Рождение ребенка — каноничный сюжет света, но почему его превратили в зачин фарса идей? Вагина, из которой вышла жизнь, — мышка. Мышка крутит героиней. Крутит ее любимым. Крутит ее оппонентами. Крутит государством и миром:
Моя вагина — это любовь, история и политика.
Моя политика — это тело, быт, аффект.
Мой мир — вагина. Я несу мир,
но для некоторых я — опасная вагина,
боевая вагина. Это мой монолог.
Крутит — в значении
Делать революцию вагиной.
Делать свободу собой.
И ребенка как бы не замечаем. В центре внимания то, откуда он появился. Хелло, туннель! Трогай! Символ избран. Гиперчувствительный и сакральный. Ликуют все, кто им одарен. А женщин, как ни крути, больше мужчин. Приходится справляться самостоятельно, тактильно. Отскакивая от одиночества. Всё это несомненно трогательно. И хоть политическая прокладка текста, конечно, подстраховывает Рымбу от прямого понимания, сворачивает на путь оппозиционной манифестации, порывистых протестов и провокаций, растягивает тему, поверить в ее основательность не могу. Даже потому, что «боевая вагина» звучит уморительно. А в словах «Это мой монолог» и вовсе акцент гамлетовщины. Умрут Потрогают все, в общем. Это гомерическая сатир(к)а. Хохот заменен другим экспрессивным актом. Он пробирает, героиню жалко, накормить сладким хочется. Сказать, что не приведет к оргазму безрассудное сдувание пыли со старого ящика с комплексами. Они давно просрочены.
Однако вернемся к сравнению. Разное отношение к менструации у Горалик и Рымбу, совсем разное. Тут есть из чего выбирать: психологическая драма или артхаус поёживаний. Частотные выражения «испанский стыд» и «проработка травмы» также здесь применимы. Причем к обоим текстам. Но не в равной мере.
Героиня Линор Горалик переживает последствия сложных событий, вероятно, относящихся и к истории семьи во время холокоста (песни на аппельплаце для красного словца только?), и к судьбе матери, которой, возможно, трудно будет стать бабушкой (по крайней мере какое-то время, — бывает, и мамы, когда опустошены, завидуют дочерям, у которых полная чаша), и к собственным страхам. Смущает искренность женщины. Но не отталкивает.
Тогда как за героиню Галины Рымбу реально неловко и стыдно. Повторю, ее по-человечески жалеешь. Манифесты манифестами, а женские проблемы ими не решить. И вплетение политических мотивов, эдакая «петиция в поддержку резонансных фигур в стиле Pussy Riot» замыливает глаз, мутит взгляд, и — корневой посыл обрывается.
А он важный и совершенно не постыдный: у нашей женщины нет уверенности. Ни в окружающих, ни в себе. Мир пошл и слаб. Люди глупы и жестоки. Женщина одинока и с любимым мужчиной…
Иначе зачем думать о частях тел, если целых двое вместе. Секс — сколько угодно. Но близость где? Слияние? Где целостность? Сомкнутые губы все равно разделены. Изначально. И подтверждения этому не нужны. Нераздельна лишь душа. Монолог героини этим не может похвастаться. Материнство гиперсексуализировано из-за той же неуверенности: многие дурочки думают, что, родив, теряют привлекательность. А также после 30 лет, 40 лет, 50… И выход не в общении, а в тесном контакте с «мышкой».
И смех и грех.
Преувеличение, не выдерживающее критики, ибо не в вагине дело. Показательна сама постановка. Женщина готова всю жизнь руководствоваться тем, что стереотипно считается наиболее «женским» местом и является объектом унижений, оскорблений, насилия, если вторить феминисткам. Это нормально? Вместо того, чтобы найти и возвысить другие свои качества, достоинства, героиня готова превратить весь мир в то, чем не мыслят, не любят, не живут. Это лишь орган идентификации. Эрогенная роза. Ворота для дитя.
Женщина не вагина. Потому-то настоящая драма героини Рымбу в невозможности найти и открыть свою суть. И не говорите про аллегории и прочие софистские примочки. Женская сущность достойна гораздо высшей цели, чем кого-то удовлетворять. Жанну Д`Арк спросите или Ксению Петербургскую…
Хорошо, что Горалик подопечную свою образумила.
Ольга Девш 
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
