VB2

Выбор #дегустатора ¦ Из книги Ирины Евсы «Хор несогласных»

 

[dropshadowbox align=»none» effect=»lifted-both» width=»auto» height=»» background_color=»#ffffff» border_width=»1″ border_color=»#dddddd» ]#выбор_дегустатора — это личный выбор.[/dropshadowbox]

 

«Хор несогласных» — четырнадцатая книга Ирины Евсы, русского поэта и переводчика, живущего в Харькове. После избранного «Альменды» (2017), объемного и многослойного, со сдержанным оформлением в донкихотских оттенках, — новый сборник стихотворений последних пяти лет выходит за пределы. На обложке фрагмент известнейшей картины Эдварда Мунка «Крик» — и это прямая метафора.

В установившихся обстоятельствах тоталитарной свободы хор несогласных кричать бы не посмел, если бы не решимость Евсы:

В общем, спрашивать не с кого —
разгребать доведётся самой.

И берется поэт за самые болючие темы общества. И не только украинского, несмотря на контуры Крыма, живым, персональным тиснением проступающего во многих стихах «Хора», и то, что «ты и сам давно раздвоен: у тебя внутри мятеж, / перестрелка, смута, зрада, разорённая страна, / где один — Аника-воин, а другой — А-ну-ка-врежь, / и обоим вам не надо ни победы, ни хрена».

Несогласие подопечных Евсы трагично в отчаянной безысходности и в жестокой, обидной естественности. Как можно согласиться со смертью, старостью, приходящими с ними бедами и неволей? Никак. Априори не согласен. Никто. Старость — самый беспощадный тюремщик. И Евса щемяще точно передает черты, движения, сны стариков. И всех тех, кто не входит в ансамбль согласных. Они не способны скакать ритуальные танцы в силу возраста и здоровья, везения и судьбы, убеждений и голоса. Негодных не брать. Не, не, не…

Крик здесь приглушен. Он плотен, спрессован стихами Ирины Евсы в новеллы, иногда с мистическими или сюрреалистическими допущениями. Сюжеты максимально динамичные, насыщенные почти босховской деталью, но берущие гамму и текстуру, скорее, у Мунка. Стихи Евсы захватывающе разящи, как мастерски сбалансированный клинок. Кинжал или катана — обще не скажешь, зависит от текста. Но пронзает каждый.

Давая речь неслышимым — ведь принцип «кто не с нами, тот против нас» автоматически запускает таран бойкота, погружая изгоев в нечто вроде летаргического бодрствования, когда человек как бы живет, но его жизнь никому не интересна, и он молчит, молчит… — говоря о неслышимых людях, Евса дает им надежду. При всей густоте рембрандтовской тени ни один из героев «сгоряча не смахнул с объектива божью коровку». Мокрый башмак — это других башмак. «Хор несогласных» не о таких.

logoSMALLPROZRACHNO

 

 

Ирина Евса. Хор несогласных Сборник стихотворений. — Москва: издательство «СТиХИ»,
2021. — 80 стр. с илл. — Серия «Срез». Книга двадцать пятая. Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»

* * *

На волну науськивая пса:
ну, куси, куси! (но пёс — калачиком),
слева — где песчаная коса,
надувной дельфин и мальчик с мячиком —
ты стоишь, колеблясь и двоясь;
а левей — подвижной аппликацией —
тень зонта нашаривает связь
между тамариском и акацией.

Всё так близко: метрах в тридцати.
Ты — студент, а я покуда — школьница.
Лихорадка пульса: как пройти
мимо, так пройти, чтобы запомниться?
Пса погладить? Лихо под волну
поднырнуть? В непрочном равновесии
(…за буйки рвануть? …пойти ко дну?)
перегретый мозг рождает версии,

зажигая красные флажки:
не годны ни первая, ни сотая.
Но панамку лёгкую с башки
сдёрнув, перебежками несёт её
ветер по веснушчатым камням
через чьи-то сумки, спины, талии.
И, на миг прибив к твоим ступням,
далее и далее, и далее…

Я догнать могла бы. Но завис
кадр, в котором всё дрожит и движется,
плавясь под лучом, влетая в бриз
жизни, упразднённой, словно ижица,
где волна пинает не всерьёз,
и в азарте с ловкостью мошенника
мокрый выворачивает пёс
золотую морду из ошейника.

 

Любовь

И она лопочет, не поднимая глаз,
к мусорному ковыляя баку:
«Не посылай мне, Господи, в этот раз
ни кота, ни собаку,
ни мужика: всё спать бы ему да есть.
Дай управиться с тем, что есть».
Огибает лужу с голубем по кривой.
И видит его.

Он ворчит, к помойке яростно волоча
сдохшую батарею:
— Западло платить врачам этим сволочам.
К яме бы поскорее
без приблудных тварей и сердобольных баб
самому доползти хотя б!
Отдышавшись, в бак закидывает старьё.
И видит её.

— Нет, не может быть, чтоб это была она —
в заскорузлой шапке, в тапках, дугой спина!
И ползёт зигзагом, словно с утра под мухой.
К слову, я частенько ей наливал вина,
в угловом раю на улице Веснина,
ну, когда она ещё не была старухой.

 

 

* * *

«Не бросай меня, — прижимается, — будь со мной.
Будь моей опорой, крышей, моей стеной…»
Он кривится: «Боже,
поменял бы Ты назойливый звукоряд!
Столько баб на белом свете, а говорят
все одно и то же».

Тьма слетает в сад бесшумно, как нетопырь.
Отсыревший воздух, резкий, как нашатырь,
заползает в окна,
и зрачками волка
две звезды горят, насаженные на штырь.

Он снимает её ладонь со своей груди.
Ну давай: обличай, долдонь, городи, гунди —
всё равно уеду
из югов твоих — горели б они огнём!
Под кроватью — сумка, паспорт на дне, а в нём —
мой билет на среду.

«Ха! — глумится она. — Твой паспорт и впрямь на дне.
Тащит краб его в зубчатой, кривой клешне,
а билет мурена,
не икнув, сглотнула. Спи, болтовнёй не мучь.
На крючке — халат. В кармане халата — ключ.
Дверь снесёшь? А хрена!»

Так полвека они, уставившись в потолок,
продолжают в ночи мучительный диалог,
губ не разжимая.
И когда она вдруг смолкает часу в шестом,
он толкает её, спеша убедиться в том,
что она живая.

 

* * *

У него белоснежная спальня, где три окна
с видом на море. Скрипит по ночам сосна.
Каждый вечер его в коляске вывозит к молу
плосколицая тайка, надцатая жена.
Но он хочет назад, в Гоморру.

«Вздор! Гоморре капец, — ему говорят, — окстись!
Все твои кореша давно переплыли Стикс.
Да и сам ты усох, как мумия богомола».
Кормят с ложки протёртым супчиком. Но старик
головой мотает, переходя на крик:
«Нет! Жива Гоморра!»

Машет лапкой в пигментных пятнах: мол, врёте, есть
коридор общаги, комната 26,
где жила зимой подружка его с Алтая,
по холодному полу шлёпала босиком,
на спиртовке варила кофе свой с каймаком,
рыжая, аж золотая.

«Ты простынешь, — он говорил ей, — халат надень».
Зарастало стекло морозом. И каждый день
приносил им дурные новости из котельной.
Утром в чашке ледком позвякивала вода.
И тепло им было только во тьме, когда
он ловил губами крестик её нательный.

К счастью, тайка не знает странного языка.
Но она притерпелась к выходкам старика;
и когда он опять заводит: «Хочу в Гоморру!» —
вытирает ему салфеткой слюнявый рот,
из комода пачку памперсов достаёт
и кивает: okay, tomorrow.

 

* * *

Смерть — в дверях. И жизнь свои принимает меры:
с рукава снимая тонкие волоски,
внутрь себя глядит угрюмо, а там — химеры
ужаса и тоски:
то соседский Валька твой угоняет велик,
то, посеяв нож, в подъезде ревёшь ревмя,
то поддатый отчим снова тебе не верит:
дам — верещит — ремня!
Звук в ушах, как будто кот молоко лакает
или клацают на комоде часы. Темно.
Ты не спятил — это жизнь тебя отвлекает,
увлекает на дно,
вертит щепкой в мутной, вихреобразной яме,
холодит ступни, щекочет песком живот,
забивает рот, обматывает слоями
околоплодных вод;
боль стерев, лишив дыхания, зренья, слуха, —
из глубин своих пузырь с пустотой внутри
наконец легко выталкивает и сухо
той, в дверях, говорит: бери.

Skrinshot 2021 07 25 12.29.28

 

 

 

©
EvsaИрина Александровна Евса — украинский поэт, переводчик (пишет на русском языке). Член Союза писателей Украины (с 1978), Союза писателей СССР (с 1979), Национального союза писателей Украины (с 1993), Всемирного ПЕН-клуба. Родилась в семье военного. Училась на филологическом факультете Харьковского университета. В 1981 году окончила московский Литературный институт имени А. М. Горького. Живёт в Харькове. Работала в Книжной палате Украины (1981—1986), коммерческой фирме «Апис» (с 1988). Была соредактором литературного журнала «Бурсацкий спуск» (с 1992). Публиковалась в альманахе «Стрелец», «Антологии русских поэтов Украины», российских и украинских литературных журналах «Литературная учёба», «Радуга», «©оюз Писателей», «Византийский ангел», «Соты», «Крещатик», «Дружба», «Бурсацкий спуск», «Подъём» и др. Переводила стихи Сапфо, «Золотые стихи» Пифагора, рубаи Омара Хайяма, «Песнь песней», произведения украинских, польских, армянских поэтов. Стихи Ирины Евсы переводились на азербайджанский, армянский, грузинский, литовский, сербский, украинский языки.

 

Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.

Loading

Поддержите журнал «Дегуста»