***
Уже ни вспомнить, ни сказать,
как было всё до этих войн,
была, наверно, благодать,
река катилась под уклон.
В широкой пойме голуба
была вода во весь разлив,
ходила стаями плотва
в тени широко-шумных ив.
Наверное, мы шли тропой,
несли подстилки в рюкзаках,
о чём-то спорили с тобой,
небось, о том же, о стихах.
Прощай, распахнутый простор,
прощайте, ивы, лопухи,
прощай, наш бесконечный спор,
слезами полные стихи.
Когда войной идут на жизнь,
то не лирическая грусть,
а жёсткая, сухая мысль
слова диктует наизусть.
* * *
Внутри ни шороха, ни всплеска.
Так больно думать и смотреть,
как будто навели на резкость
добро и зло, и жизнь, и смерть.
И окончательная ясность
сожгла, безжалостно слепя,
неведенья былую праздность,
а с нею заодно — тебя.
И даже Город, без изъятья
весь помещавшийся в душе,
несёт теперь клеймо проклятья
непоправимого уже.
Вот только если вспыхнет лепет
листвы танцующей в зрачке,
твой пепел обратится в трепет
ожившей бабочки в сачке.
* * *
первый снег
последний виноград
человек
ни в чем не виноват
человек
ни в чем не виноват
если снег
засыпал виноград
виноград
упал на первый снег
виноват
бормочет человек
* * *
Снег идет неслышно, по-кошачьи,
хлопьями, как лапами, шурша
там, где зачарованный, дрожащий
синий ельник стынет, не дыша,
там, где между небом и землею
нет границ и обнажилось дно,
снегом, словно белою золою,
прошлое уже погребено.
Я ушел и больше не нарушу
ваш покой бесценный, ваш ночлег.
Словно небо вывернув наружу,
снег идет, обыкновенный снег,
тайный, словно тайные любови
или тени на исходе дня —
где-то рядом, за пределом боли,
где-то там, где больше нет меня,
снег идет, крадется и занозит
душу, словно нищенка с сумой.
Бог ты мой, ну как же он заносит!
Как же он уносит, Бог ты мой!
И уже не различить причала,
и уже не различить лица.
Если можешь, начинай сначала
эту жизнь.
А я начну — с конца.
Юрий Михайлик
* * *
Всей яростью, хлещущей из войны,
вы, может быть, и правы.
Но есть над землей правота тишины,
и есть правота синевы.
А злоба и ненависть там, в глубине,
истают, сгорят дотла
в гекзаметрах о Троянской войне.
Если она была.
* * *
Плохо оно лежало,
ядом во тьме сочилось,
здравствуй, родное жало,
всё у нас получилось:
Небо с земною твердью,
море на самом деле,
между пчелой и смертью,
как мы с тобой хотели.
Бога, собаку, кошку,
пахнущих дивной новью,
чтобы не понарошку,
чтоб с молоком и с кровью.
Жало моё училось
жить, не боясь провала,
всё у нас получилось
с мясом для карнавала.
С рыбой в сетях пророка,
с тигром и междуречьем,
только была морока
с племенем человечьим.
Только, увы, не долго
счастье играло в кости,
мало в нём было толка
и креативной злости.
Вот и сошлись кучнее –
буквы друг с другом ссорясь:
нет ничего скучнее,
чем доброта и совесть.
Лучше любовь — давалка,
камень и баррикада:
где никого не жалко,
больше, товарищ, ада.
Плохо оно лежало,
и не найти ответа:
где ты, родное жало,
где ты, моя победа?
Анна Арно
(пер. Екатерина Симонова)
Ноябрь
Ты откидываешь с лица прядь,
Заправляешь за ухо,
Как будто раздвигаешь шторы,
Как будто наступило долгожданное воскресное утро.
Наконец я могу заглянуть
В окно твоего лица,
Изучить знакомый пейзаж,
Каждое утро кажущийся таким незнакомым:
Ясная пустота, заморозки, мертвая бабочка между рамами,
Случайный прохожий, защищающийся от ветра воротником,
Исчезающий мгновенно за поворотом,
Чтобы вернуть пейзажу его одиночество.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
