***
Как будто в воду я гляжу
иль, как объятая водою,
смотрю, как с неба на межу
слетает пламя золотое.
Оно из света состоит,
из жёлтых листиков акаций,
в саду дощатый стол стоит,
простая чашка из фаянса.
Как в день, когда я шла к тебе,
неся в руках — что это было?
Стакан с мерцавшей в глубине
смородиною, как чернила?
И ты держи меня в руках,
держи в руках, не отпуская,
на дальних горних берегах,
любимый мой, каких не знаю.
Но всё равно меня держи
у самых губ в ладонях тёплых
для ясной жизни не по лжи
с волной заката в жёлтых стеклах.
***
словно отбросив опаску
выстудить неба клочки,
вынуты стекла на Пасху
как из футляров очки
вынуты окна — футляры
дышат своей духотой
но и оркестр стеклянный
полон отёчной водой
вынуты стекла — так сушат
пух отсыревших перин
мир одеял и подушек
простыни ярких витрин
словно объявлен субботник
в каждом глазу — по бревну
ходит потерянный сотник
ищет иголку одну
зимние рамы: в поддоне
выжатые дожди
сохнут на солнце — и в доме
нашем шаром покати
так и откатят сегодня-
завтра (не важно число)
камень от Гроба Господня
и поместят под стекло
Юрий Михайлик
***
Бессмертье есть. Но в вечной круговерти,
в тугой тревоге о судьбе детей,
в заботах быта, в ужасе смертей
мы не были приглашены к бессмертью.
И в ясный день над уровнем волны
едва заметишь в зыбком отдаленье
полоску меж бессмертьем и забвеньем —
они раздельны и разделены.
Вовек бессмертна горькая вода,
шуршащая всю ночь у изголовья,
и знающая лишь одно условье —
про нас с тобой не помнить никогда.
Бессмертна степь, наклонная к волне,
и глинистые рыхлые ущелья,
столетия забвенья и прощенья,
тем, прежним, да и с нами наравне.
И блеклая, сгоревшая трава,
и снова синь, уставшая от зноя,
с небесной и морской голубизною,
чуть выцветшей как поздние слова.
Свидетелей тому не соберу,
но есть один — молоденький, счастливый,
изысканный багульник над обрывом,
трепещущий на утреннем ветру.
***
Когда мои слова теснятся —
их крылья спрятаны в горбы,
когда мне сны чужие снятся —
я слышу дальний зов трубы.
Настолько чистый и печальный,
что я — не сдерживаю слёз,
как будущий ночной дневальный
на кладбище речных стрекоз.
Им нужен я — звезду подправить
на пыльном своде бытия,
и этот мир на вас оставить —
могу на свете только я.
Чтоб счастия волна взрывная —
раскатывалась от меня,
всё на своём пути сминая,
шрапнелью в воздухе звеня.
И вы, как жертвы соучастья,
узнали в клятве на крови —
что значит: умереть от счастья,
погибнуть от моей любви.
Как жизнь, без расставанья с нею,
трубит сквозь медную листву:
что это я — всех вас жалею
и с нежностью к себе зову.
очерк
как, восходя, бытийственна,
медленна и таинственна,
а, разгоревшись, витийственна,
ветрена и воинственна,
так на ущербе убыстрена,
выхолощена, убийственна,
безнадёжна, безлиственна,
божественна и единственна.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
