УЗЕЛ
Что ляжет между рогов буйвола в лунном свете, что ляжет – кроме тебя. Между рогов буйвола вместо тебя ляжет бабочка, тряпка в мазуте и снег. Тряпка в мазуте кроме тебя путешествует от ребра к ребру, затмевая их и высвечивая чадящим пламенем. Что ляжет в огонь, в разъем пламени, кроме тебя, какая длина?
Длина длины лежит в тебе, шевелясь, как тень сосны на спуске, тень тени ляжет в свете лисы, в горб горба. Между одним и другим заостренным концом – сколько дали, сколько смерти! – вся жизнь в одно не произнесенное, простое слово.
Мальчиком идет трубочист в черной саже, бьется у ног хрустальный ручей с горы.
Рога – срез могилы поперек – зачем тебе больше?
Ребра – рельеф ямы – не зови никого, плыви.
Конь вышел из копыта – войдет туда же. Вот в чем суть пульсации любого образа, любого объема. Он пульсирует сам на себе, сам из себя. Как яблоко или улыбка.
Все пульсирует, все умирает, чтоб жить, мерани, черный конь гибели, черный свет зерна.
Я буду стоять на крыше с черной бутылью-голубем в руке, я выпью этот мазут, что пульсирует мной сам на себе, сам из себя, я стану звездой.
Меж рогом и рогом – что лежит? Легкое небо, дымная плоть, остров Крит.
Свети свет маяка, чешуйчатый, пчелиный. Бык зарыт в человеке. Река бьется в нем водоворотом и челноком.
Я узел. Кто его развяжет?
Стеклянный свет, лишняя книга, утренний переулок с тополем. Смерть это узел, голубой, как небо или ткань. Узел развяжет узел. И он вновь соберется за виском. Как собирается купальщица обратным разбегом обручей, волн. Стеклянный узел между рогов, вот начало Творенья. Убери его – не станет людей.
* * *
Мы все — одни. И нам еще не скоро —
усталый снег полозьями елозить.
Колокола Успенского собора
облизывают губы на морозе.
Тишайший день, а нам еще не светит
впрягать собак и мчаться до оврага.
Вселенские, детдомовские дети,
Мы — все одни. Мы все — одна ватага.
О, санки, нежно смазанные жиром
домашних птиц, украденных в Сочельник,
позволь прижаться льготным пассажиром
к твоей спине, сопливый соплеменник.
Овраг — мне друг, но истина — в валюте
свалявшейся, насиженной метели.
Мы одиноки потому, что в люди
другие звери выйти не успели.
Колокола, небесные подранки,
лакают облака. Еще не скоро —
на плечи брать зареванные санки
и приходить к Успенскому собору.
* * *
как это пережить –
двойную эту дрожь,
когда – всепобеждающе и немо,
когда уже нельзя,
когда уже не ждёшь –
молниеносно и необъяснимо,
не то что небосвод –
но, кажется, уже
и полсудьбы собою заслоняя,
в восставшей ото сна,
очнувшейся душе,
необратимо, намертво меняя
очередного дня
обыденный декор,
поправ её нетварные твердыни,
восходит Человек –
как солнце из-за гор
твоей непроницаемой гордыни…
* * *
Я посвящу тебе лестниц волчки,
я посвечу тебе там,
сдунуло рукопись ветром, клочки
с древа летят по пятам,
в лестницах, как в мясорубках, кружа,
я посвящу тебе нить
той паутины, с которой душа
любит паучья дружить,
лестниц волчки, или власти тычки,
крик обезьян за стеной,
или оркестра косые смычки
марш зарядят проливной,
гостя, за маршем берущего марш,
я посещу ту страну,
где размололи не хуже, чем фарш,
слабую жизнь не одну,
вешалок по коридору крючки,
я посвечу тебе в нём,
на два осколка разбившись, в зрачки
неба упавший объём,
надо бумагу до дыр протереть,
чтобы и лист, как листва,
мог от избытка себя умереть,
свет излучив существа.
царь
И я во сне подумала: ребёнок?
Пересчитала – нет, не может быть,
конечно, может – мне сказали там,
в ворсинчатой пульсирующей тьме.
Такая плодородная земля
в твоём подвздошье, реками омытом,
на берегах сосудистого русла
и золото и ониксы лежат.
Мне сорок три – сказала я тогда.
Весь прошлый месяц мне лечили сердце.
В Кунсткамере я видела уродов.
Поверь, царица, сын твой будет царь,
Урука и Ниневии правитель,
бог на две трети, человек на треть.
Но кто же без меня мой труд продолжит –
Оставь свой труд и нам роди царя,
Последнего в династии.
Солёный
тяжёлый ветер прыгнул со скалы
и с грохотом обрушился на камни.
Растрёпанная птица оседлала
на берегу белеющий скелет
огромной рыбы,
утренний трамвай
моё на вздохе горло перерезал,
а врач сказал: не бойтесь, детка, полно,
для вас все страхи кончились давно,
да и царей на свете больше нет,
последнего, по счастью – расстреляли.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
