***
Когда-то приснился сон,
Лет восемь мне было:
Тайга, солнце, Обь
И много вокруг стариков.
Они ко мне подходили
И спрашивали:
– Ты чья?
Я отвечала:
– Ничья.
– Приехала с кем?
– Ни с кем, — говорю.
Кто-то пожимал плечами, мол, странная.
Кто-то говорил:
– На, попей хоть чайку.
И я сидела на берегу,
Пила чай с душистыми травами.
Слушала, как птицы поют.
И было так радостно!
Старики подходили опять
и спрашивали:
– Ты чья?
– Ничья.
– Попей хоть чайку.
И я пила.
Так и сижу.
И никто не знает, что я осталась в том сне.
– Не верю, — скажете, —
Вот же ты! Я тебя вижу!
А я отвечу:
–Нет. Меня с вами нет.
А если и есть — вам снится.
***
Я — шишка!
Сижу на ветке, смотрю на вас сверху
Глазками маленькими, глазками карими!
Много их у меня! Не сосчитать!
Зырк-зырк — гляжу во все стороны,
Зырк-зырк — глазки мои зоркие!
Прячьтесь — не прячьтесь — я
Вижу вас!
Я — шишка!
Сижу на ветке, слушаю сверху
Ушками маленькими, ушками чуткими!
Много их у меня! Не сосчитать!
Чу! Чу! — всё в округе слышно мне,
Чу! Чу! — ушки мои чудные!
Шепчитесь — не шепчитесь — я
Слышу вас!
Я — шишка!
Сижу на ветке, говорю с вами сверху.
Язычки мои маленькие, язычки мои острые
Много тем для бесед знают!
Эй! Эй! — на всех языках мира!
Эй! Эй! — не проходите мимо!
Но меня не видят, не слышат. Молчат.
***
Молчать.
Долго.
День или даже — неделю.
Месяцы или годы.
А может, получится — вечность.
Пока не забудется говор,
Однажды навязанный кем-то —
Не матерью и не дедом.
Пока не утихнут речи,
Что льются огромным потоком
Бездумья, бездушья. И если
Молчанье моё убивает кого-то —
Простите — сама я
Во власти клинической смерти.
Молчать.
Чтобы
Слушать себя, своё сердце,
Дерево, море, горы.
И если получится — землю.
В глубинах её, в самых недрах
Живое покоится Слово.
Услышать бы Слово предка!
Да просто хотя бы — голос.
И стать на мгновение смертью.
И стать на мгновенье землёю.
А утром проснуться — собой. Наконец-то —
Лишь песни о главном.
То песни устами младенца.
***
Вспомнилось:
играла на поляне с братьями-сёстрами.
Темнело. А нам было всё — равно
на холод, на темень.
Неподалёку — кострище.
Вокруг него — старшие.
О чём говорили? О чём молчали?
Наверно, о важном.
Но нам, ребятне, было всё — равно.
Странно:
прошло много лет —
я почти не помню
с той встречи игр, шуток и смеха.
Только эта картина
врезалась в память:
как планеты по кругу,
где в центре — солнце —
старики наши.
Я теперь смотрю на костры,
и вижу
в языках огня ли, в тумане дыма —
силуэты людей,
что вышли из прошлого —
тех самых стариков,
тех самых родственников.
Будто сказать они мне желают:
о чём говорили,
о чём молчали.
А я
не понимаю.
***
Если напротив меня
Большой чёрный зверь
Встанет,
И — ни укрыться,
Ни провалиться
Сквозь землю —
Противнику глядя в глаза —
В танце,
Подобном повадкам
Этого зверя;
Противнику глядя в глаза —
В песне,
Подобной рычанию
Этого зверя — восстану.
Медленно,
Медленно,
Быстро,
Быстрее,
Ловко,
Плавнее,
Резче,
Смелее — танцую.
Тихо,
Тихо,
Громче,
Мощнее,
Звонко,
Глухо,
Медленно,
Быстро — пою я.
И снова, и снова.
Пока не исчезну:
В воздухе — раз! —
И сгину.
Пусть удивится
Страшный соперник:
Где его жертва?
Не видно.
И отчего — лапы его
Не бегают больше, не ходят?
И отчего — из пасти большой —
Ни рёва,
Ни рыка,
Ни воя?
***
Иногда мне жаль тех людей,
что смеются часто и много.
И, порою, кажется: смех —
это тот же плач.
Так и хочется мне балагура обнять,
и сказать: «Успокойся».
Но, боюсь, поймёт всё не так,
ещё пуще вдруг рассмеётся.
Да и кто я такая —
смех унимать?
Посмеюсь-ка я лучше с ним
над какой-нибудь глупой шуткой —
Посочувствую, так сказать.
***
Эй, ты чего так быстро растёшь?
Не узнала!
Вот недавно, помнится,
По тротуарам
На двухколёсном —
Ты маленький такой,
Несуразный,
Смешной и добрый.
А сейчас, поглядите: высокий,
Статный,
Смотрит на всех сверху вниз…
Меня тоже не узнал ты,
Ханты-Мансийск?
А ведь я вроде та же!