***
Весь день лило, и свет лиловый
В вечерних окнах у домов,
И мир построили нам новый,
Но как-то он не очень нов.
Видны корявые заплатки,
И краску дождик смыл давно,
И выпавший из свежей кладки
Краеугольный камень. Но
Весь день текло и перестало,
И будто в утешенье нам
Наш мир привычный, хоть и старый,
Стоит разрушенный, как храм.
1
Улетаем прочь, и вода, налитая в шар,
блещет на солнце, ждет
возможности стыть.
Высота назначает нам россыпь
семинарских фамилий — забудутся
с первым касаньем шасси.
Заиндевевшие иллюминаторы
напоминают о топографии школьных атласов
мимолетно
2
Летающие приматы!
Призмовидные, призовинные
носители парейдолии.
Если кончится топливо, сядем
на широкий лоб, сразу после
двух глаз прудовых.
Между пчел трудовых,
оторвавшихся от любви
на короткий ахуй
3
Три умножить на девять
получится двадцать семь.
Шесть строчек осталось.
Здравствуйте, пчелы, сколько
уловленной красоты
в вас, озера,
сколько птичек не пропадут,
если вовремя
отгрызут себе коготки
***
Поговори со мной, сквозь эту ночь,
со стороны другой земного мира,
негромкий голос может мне помочь
остаться здесь — не глас трубы и лиры,
но голос — сквозь светящийся экран,
под стук, точнее, шелест, быстрых клавиш,
сквозь бред политики, через границы стран
(через границу тонкую стекла лишь),
сквозь болтовню и прения в сетях,
сквозь новостные мутные потоки —
так, словно мы на даче, мы в гостях,
сидим в тени, и видно: на припёке,
над шапками гортензий, столь проста
и столь легка, капустница витает,
цветком — цветком и только — занята,
что проще, да и легче, не бывает.
***
какое всё ненастоящее
и ты и я мы оба-два
как вымирающие ящеры
затопленные острова
не в радости и не в унынии
а где-то между и как знать
в снегу дожде тумане инее
на грани яви грани сна
не расстаёмся не встречаемся
не дай бог снова совпадём
и уж тогда не будет разницы
туманом инеем дождём
***
Как ни бейся, ни льстись, сколько силы ни трать, —
чуть срастётся — и рвётся по шву.
Я живу и пишу эту ересь в тетрадь
и не знаю — зачем я живу.
Мне никак не постичь эти злые азы,
эти узы умом не разъять.
Я вместилище горечи, речи, слезы,
я — немое отсутствие «ять»
в хлебосольной, голодной, великой стране,
где на праздник поют о войне.
Не по чести — по милости буду в раю
лишь за то, что полжизни смогла
дребезжащею рюмкой стоять на краю
разорённого гостем стола.
***
Заново кланяйся белому дню,
красному лету,
чтобы в другую попасть западню.
Тише нас нету.
Легче нас нет. Потому и тихи,
что рассыпается хуже трухи
всякая тяжесть.
А мы легковесы
с пеплом в крови.
Долгая пауза Чеховской пьесы —
вот наше время.
В нем и живи.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
