***
Как будто в воду я гляжу
иль, как объятая водою,
смотрю, как с неба на межу
слетает пламя золотое.
Оно из света состоит,
из жёлтых листиков акаций,
в саду дощатый стол стоит,
простая чашка из фаянса.
Как в день, когда я шла к тебе,
неся в руках — что это было?
Стакан с мерцавшей в глубине
смородиною, как чернила?
И ты держи меня в руках,
держи в руках, не отпуская,
на дальних горних берегах,
любимый мой, каких не знаю.
Но всё равно меня держи
у самых губ в ладонях тёплых
для ясной жизни не по лжи
с волной заката в жёлтых стеклах.
***
— Куда ты?
— Я так, дойду до лотка, куплю виноград.
Там теплится дом над правым плечом, и окна горят.
— Как мама?
— Лежит.
— А брат?
— Не звонил.
— А дети?
— Не спят.
А кто виноват — силён и богат, кто прав — тот распят.
Какая жара! Что возле окна, что там, за стеной;
Хоть выверни дом — столом под платан, кроватью с больной,
Внутрь — швами дверей, источенных в хлам червём ар нуво.
— А дождь не пойдёт?
— А что тебе дождь?
— Да мне ничего.
Дворы, как прибой, подходят впритык, вплотную и что ж;
Зачем там кричат и плачут о чем? Да разве поймёшь.
Как без рукавов их руки спешат чертить на лету:
— Что мама? что брат? как детям сказать, что невмоготу?
Идешь вдоль стены, по чёрной кайме. Откуда взялась
(Чертеж светляков, всплеск цицинател) печальная связь
С прогретой землей (а ляжешь в нее — прогреешь вдвойне)?
Так дети войны, друг друга узнав, молчат о войне.
Идешь до лотка с обрывком цепи, с обломком листа.
Воздушная вязь, грузинская речь, а жизнь прожита.
Вон мальчик, застыв под аркой в тени, зовет: «Тинико!».
Ты тоже кричишь и плачешь, но как — не слышит никто.
НАСТАВЛЕНИЯ СЫНУ
1
Ты сходи на кладбище. Пятый хвойный,
Поворот аккурат за могилой братской —
Ты же помнишь, мы же ходили. Войны
От живых своею повадкой блядской
Отрывают мёртвых. Найди скамейку,
Оборви сорняки, посади цветочки.
Мне теперь туда ни ужом, ни змейкой
Не пробраться — в этом году уж точно.
Всё вернулось на круги — ни петь, ни плакать —
Кто плясал от радости в девяностых? —
То-то. Ладно, мама не дожила хоть,
Ну, а бабушка знала, что всё вернётся.
Уж чего-чего, а пустых бутылей
Там всегда полно, где вода — ты помнишь.
Ямки вырой поглубже, побольше вылей,
Жаль, что я тебе не приду на помощь.
Хвойный шорох, мелкий ольховый шёпот,
Небо в дырках от ёлок, тропа лесная.
Вытри камень тряпками. Хорошо хоть,
Ни отец, ни дедушка не узнали.
Подмети. С цветников соскреби лишайник.
Кто-то смотрит всегда через ёлки эти.
Ты теперь за старшего. Навещай их —
Чтобы не потерялись в лесу, как дети.
__________
* Признана иноагентом
***
Среда моей зимы, ты — средизимноморье:
без света и тепла, без мачты и ветрил,
когда взрывной волной разрушено подворье —
не верится тебе, а я же говорил.
О том, что быть войне, когда ни сном, ни духом,
не ведая стыда, в начале всех начал,
мы жили на земле, храня за правым ухом —
из ангела перо, как долго я молчал.
О том, что изучил любовь наполовину,
и верю в страшный суд, и ненавижу власть,
о том, что я молюсь, твою целуя спину:
ты рукопись моя, моя вторая часть.
И мы с тобой одни — среди стихотворений
из снега и земли, из темноты и льда,
среди большой зимы, войны и точек зрений,
как музыка и смех для страшного суда.
***
Сколько листьев и ягод
на маленьком этом кусте,
как длинны его корни,
текущие там, в темноте,
по спрессованным плотно
слоям перегноя и глины
и дожди пробивают
меж ними витые ходы
и на тайной границе хранятся запасы воды,
что потом поднимается к листьям
смородины
и малины
как темна эта гроздь,
что вчера задыхалась в цвету,
как за лето изогнутый стебель
набрал высоту —
это способ почувствовать время
на вкус и наощупь.
из цветка вызревает налитая солнцем тоска,
день блестит золотыми надкрыльями
бронзовика
и сосновый гудит позвоночник.
и в такую секунду
в единый стекаются сплав
этот гул и сияние,
выдохи веток и трав —
не поймаешь никак,
только в ней и останется лето,
сколько держится солнце
в зазоре оранжевых штор
сколько может на птичьем хвосте
пролететь через двор
голубиная флейта
три стихотворения
1
мария шепнул он всё замерло в спячке
смотри сколько снега не видно жилья
как будто всем цехом небесные прачки
затеяли стирку и глажку белья
я знаю шепнула мария сегодня
мне ангел явился под утро и я
проснулась от счастья что дева господня
а снег всё летел и летел на поля
2
в провинции ночь наступает к пяти часам
ни зги не видно да кто её видел згу
и капли света скатываются по щекам
и поцелуй подкрадывается к виску
а там где реки воркуя стекались к твоим рукам
шутихи вспыхивают земля горит под ногами там
и пять одиноких теней стоят на пяти мостах
и ангелы переходят небо в пяти местах
3
такая акустика здесь в палестинах сих
что звон от упавшей ложки стоит неделю
декабрь наступил всеми лапами вдруг настиг
повис на ветвях серебряной канителью
свезут к рождеству ткачих кружевниц и швей
кисейными станут реки молочным иней
чем дальше от бога тем голос его слышней
ясней непереносимей
БЕГЛЕЦ
Но у тебя, Господь, есть же какой-то план?
Буду я в нём учтён,
если уйду в отказ, чтобы срывать стоп-кран,
мёд воровать у пчёл,
хлеб отбивать у птиц, ныть, ночевать в полях,
жаться к чужой печи,
грёбаный дрон войны, а не Чумацкий Шлях
оком ловя в ночи;
если меня проспят зоркие погранцы,
если я по кривой
реку переплыву и, не отдав концы,
вытру лицо травой,
выдохну: лепота! — радостный идиот —
и не расслышу звук
пули, с которым та в тело моё войдёт,
выбив траву из рук?
Но у тебя, Господь, есть же какой-то план?
Можешь Ты пренебречь
телом, перенеся в Твой золотой спецхран
память мою и речь,
страхи, обрывки снов, перепечатки строк —
рукопись той земли,
где, оживи я вдруг, мне б не скостили срок,
если бы и прочли?
***
Господи, в комнату вошёл в семь часов,
в сумеречное осенью время дня,
прислонился, рифмою заперся на засов,
пустота обнюхала в дверях меня
и уползла туда, где нет ни души,
снял ботинки, сделал три шага, лёг,
что-то подумал, вроде «фонарь туши»,
но не горел он, и разобрать не смог,
в сон проваливаясь почти,
абсолютно проснулся, открыл глаза —
пустота ли пробовала вползти
снова в комнату и устроить в ней чудеса
(то есть зеркало, кресло устроить, шкаф, —
без свидетелей; то есть когда с вещей
имена, снимаясь, гуськом в рукав
улетают, в отдельный рукав ничей) —
или жара младенческого донёсся шип
и вращение одновременно ста
чёрных дисков с глазами уснувших рыб,
и душа безвидна была и пуста, —
потянулся к лампе, чтобы глагол «зажечь»
промелькнул в уме и осветил тетрадь,
и открыл тетрадь, чтобы возникла речь,
и сказал «Господи», чтобы Он мог начать.
***
Ссылка на новые времена.
Так же в пролете неодолимом
тянутся птицы нестрогим клином,
в небе скользящие как волна.
Так же летающие качели
в дальние бросили вас края —
первые зрители, книгочеи —
дети, бегущие от зверья
чтоб успевали по всем предметам,
чтобы представить себя могли
вольнослушателями земли
в аудитории с верхним светом
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
