***
Стояла роща — темная, густая,
Но мы вошли — случайно, не со зла,
И на ночь обеззвученная стая
Опомнилась, воспряла, ожила,
Стократно ощетинилась — и взмыла,
И сразу миновала навсегда.
И кроны, потревоженные было,
Смыкаются над нами, как вода.
И сохранился только отзвук дикий
В пространстве этом сонном и пустом
Да крохотная капля земляники
Под лапчатым листом.
***
если петь так петь без фальши
как умею так пою
ты уходишь дальше дальше
безнадёжно отстаю
пролетаешь словно птица
над зеркальным блеском рек
я хочу тебе присниться
в ночь когда усну навек
***
а едва за порог — и опять на ходу замолчишь, как
наберёшь в рот воды, а она — не живая.
мой слепой поводырь,
иероглиф на солнце, мальчишка,
я иду за тобой, толпы верных врагов наживая.
что нам дом, мой хороший — соринка в глазу горизонта,
да предательский отблеск тревоги.
ты стоишь, огорошен — стирается линия фронта,
но врастают бинты в онемевшие руки и ноги.
что нам дым по-над Обью — всего лишь седеющий ветер,
потускневшее эхо в опале. сиротская гордость
здесь к любому снадобью такой сладкой дури навертит,
что выходишь на шепот, на голос.
не целясь — попали
в наши вещие песни — слова, из которых начало
молчаливые речки возьмут, не нашедшие моря.
до весны — хоть ты тресни, а смотришь — опять укачало:
не попасть нам, не целясь, в страну для не ищущих горя.
***
воздух червив, и вода нежива,
стылое время рукою со дна
взять, не заметив, как взял, и спросить,
как это время испить?
кто там живет, где увечье важней,
чем сердцевина и жалость над ней?
где эта улица, где этих дней
давний порез ножевой?
есть еще ниточка, буковка, вещь,
где начинается очная речь,
видишь, —- из здешних пустот
линия вещи растет.
***
когда господь спустил с небес свирель
и закруглил симфонию в метель
я с белых губ мелодией сбежала
кружилась и светилась и мерцала
так взвинчена что не могла дышать
и не могла сквозь сон пошевелиться
и продолжала в воздухе летать
как белая небесная частица
была я совокупностью окрест
роящихся созвездий и снежинок
мне снился сон что я была оркестр
между землей и небом поединок
так схлестывались звук и тишина
так плакала небесная струна
взвивалась ввысь расплёскивалась тенью
переходя от смерти к пробужденью
***
серых глаз магнитная стрелка
показывает на юг
там есть море а в море мелко
для протянутых к свету рук
их в объятье намного больше
чем во впадине глубины
боже думаю боже боже
как же эти глаза точны
ХУДОЖНИК
Холма и дома стыкование,
скрещение земли со сваями,
как смутное воспоминание
о свете, — прибирай, присваивай,
врисовывай в себя, как мается
меж лоском улицы и блеском
окна — заляпана, измята вся,
отверженная занавеска,
и дальше, если вверх по лестнице,
где пахнет огурцом из кадки,
запоминай того, кто встретится
на облупившейся площадке,
толкает дверь рукою длинною,
точнее, тенью на побелке
растянутой, как будто глиняный
божок, низвергнутый и мелкий,
дописывай жилище тёмное,
цветок конфорки, позу чайную,
ван-гоговы ботинки, полные
земного запаха отчаянья,
пиши пространно и расплывчато:
стол в многоточии изюма,
пунктир шагов, как знаки вычета,
сумы пустующую сумму, —
всё пригодится, и повторная
аллея за окном, и даже
пустая комната, зашторена,
подсмотрена у Караваджо,
здесь втиснуть женщину, казалось бы,
любую, всякую, не целясь, —
легко, но будут вместо жалости
самодостаточность и цельность,
на месте крепости в нелепости
огней — бумажная квартира,
сильней удерживай, сжимай в горсти
велюр вермеерова мира,
что ускользает то и дело, и
пусть самому чудно и странно,
смотри и тут же переделывай
«невидимо» на «несказанно»,
чуй незаметное брожение
всего, что жить ещё отважилось, —
так, сторонясь изображения,
запоминай, как будто заживо
хоронишь смертному доступное,
но, зрение усилив вдвое,
воссоздаёшь мазками крупными
несбыточное как живое.
АЛЬТЕРАЦИИ
погоди погоди
ты не будешь сейчас говорить
говорить убивать
и молчать убивать
говорить и молчать
и молчать говорить убивать
это ласточки гласных срываются с каменных губ
и молчать говорить
и стрижи разрывают пространство которое больше не сшить
говорить убивать
и сегодня не будет сегодня
не будет и нет
и молчать говорить и молчать говорить и молчать
говорить и молчать
но продышан кружок на морозном стекле в нём улыбка твоя
говорить говорить
это сгустки молчанья в твою обращённые речь
говорить говорить говорить
говорить говорить
на горе стоит домок
из трубы валит дымок
а куда валит дымок
нам с тобою невдомёк
может в ночи те и дни
где мы в домике одни
но пока в дымке они
и об этом ни-ни-ни
ИЗ ПСЕВДОДНЕВНИКА
Не спрашивайте
не вопрошайте
о чем я думаю
не то ведь как отвечу
на всех мне недоступных языках.
Не ворошите сноп сухой травы
соломенных иголок
снов глухих
Уж лучше радуйтесь покуда я молчу
порадуйтесь возрадуйтесь раздуйтесь
от самомнения позволив мне молчать
и на вопрос не отвечать даже молчанием
оно красноречивей велеречивей противоречивей
чем та прямая речь, о коей речь
могла бы между нами протекать,
но не течет беседа
вот беда
одни только мысли проистекают
не то чтобы бессловесно
но как бы оглушительно беззвучно
о чем я думаю
да в общем-то ни о чем
что о ничто
ничто о нечет
ночь о чьи-то
дневные соображения
спотыкаются
и голова седа наполовину
а наполовину пуста.
Мнимая больная
Мнемозина
ищет
чем бы поживиться
как бы ожить
или хотя бы оживиться
***
Перед самым началом утра, когда проступают швы,
едва подсохшие ранки, битое в кровь стекло,
возраст спящих людей, снега, листвы, травы:
не плачь, мой милый — непобедимо зло.
В час, когда трижды некому прокричать —
съеден петух на ужин, семейное серебро —
было украдено, вышел майн кампф в печать,
не плачь, мой милый — непобедимо добро.
Мертвые птицы, обняв свои гнезда, падают вниз,
тонут в море дельфины, это последний шанс —
дан во спасенье, но бог запретил ленд-лиз,
наше с тобой бессмертие — это баланс, баланс.
Голод, разруха, смерть, страх, первородный грех —
непобедимы все, нет на них топора,
и только любовь — сосёт, хавает грязь — за всех,
но только она — спасет, и только она — твой смех,
а вот теперь, мой милый, плакать пора, пора.
***
Никогда не знает ловец словесный,
Отходя к сну,
С ним ли завтра фарт его, дар небесный,
За его блесну
Зацепилась щука или коряга,
На свету блестя,
И с размаху шлёпнулась на бумагу,
Сорвалась. Хотя
Вот же, слово мерцало в воде, но ближе
Поднесёшь — оно
Высыхает, меркнет — простой булыжник –
И бултых на дно.
Ты опять дурак, а вчера был мастер
И внезапный Крёз –
Мир опять ускользает, дробясь от счастья
И двоясь от слёз.
Вася Бородин
(1982-2021)
***
шло такое всё ничьё
мимо шага ничьего
паутиной на репейник
ливнями на муравейник
воинами на войну
и камнями и ко дну
а потом летела стая
как как будто камни врозь
как бы воины насквозь
как бы лёд когда он тает
как бы лес когда горит
ветку ветке говорит
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
