* * *
Между звёзд — бельевая верёвка.
Крыша в инее. Дым из трубы.
Спутник, шустрый, как божья коровка,
Пробирается в ёлках. Терпи —
Самолет, расстоянью переча,
Не летает. Мерцает река.
Между нами — от встречи до встречи
Без перил и страховки — строка.
* * *
Потому что печаль у нее горяча,
ретивое, я слышу, стучит и поет.
Я гляжу на нее: Как тебя величать? —
говорю и вниманием полных с нее
не свожу. Различимые звуки воды —
или это капель, или кран не закрыт —
различаю и слышу: гармошки лады
удаляются. Дальше пластинка шипит.
В холостую работают все тридцать три.
Обернусь — до нее мне четыре шага.
Обернись, отсыревшую спичку сотри
о коробку. Отбрось ее тело врагам.
И поднявшийся первым последний окоп
свой найдет. Над окопом повой, пореви,
чтобы было по-честному, радостней что б.
А то — как на войне. И — побольше любви.
ТОРЖЕСТВО
И сколько ты меня ни помнишь —
Я сплю. Я спал. Я буду спать.
Твое бессонное слепое
Пятно, как серп, как зимний плат,
Мой слух ко многому обяжет,
Но не развяжет ни пупа
Во рту, ни узелка на страже
Белянок, что не разлипа
Какое к лешему отшелье!..
Какие в вящему слова!..
Когда и вежд самих сближенье
Имеет свойство забыва
(От серых сумерек — да в греки
их нерв саднят, что маяки,
задушенные канарейки,
расхристанные хомяки.)
А как еще речей репейник
Не расклепать, не расщепить —
Но сделать соприродным пенью
Берцовой полости, в степи
Припоминающей, как в детстве:
Извечно в лад, всегда на раз —
В рост погружалась, будто в действо
Опричь ушей, помимо глаз.
Ей спать и видеть: там, где слово
Теряет зренье, как циклоп,
Верблюд сквозь швейную основу
Второй протискивает горб.
* * *
На картах этого нет,
кроме внутренних карт.
Гаснет небесный свет
там с октября по март.
Задушен, разрушен, смыт,
почти утонул в земле,
сарай говорил — смотри!
Какие-то сорок лет.
Я не могла пройти —
он сам ко мне подходил.
Невидимые черты
соседей, жильцов могил.
— Ты нам и отец, и мать —
кричали они зиме.
— Давай уложи нас спать —
кричали они земле,
пока наводняла их,
пока растворяла их
страна сумасшедших рек,
земля песков золотых,
пока возносила их,
пока забывала их
поляна седых коней,
гора лесов золотых.
Земля уложила спать
Всех вместе в одну кровать.
Почувствуй её любовь,
идущий по ней любой.
Я помню только цветы
(сарай говорил — смотри!)
и что-то вроде звезды
внутри — у него внутри.
И видела за рекой
цветущие на века,
хоть осенью, хоть зимой,
цветочные облака.
И мне говорил сарай —
здесь есть только ты, любой,
земля собирает дань —
всех вместе в одну ладонь.
Почувствуй её любовь,
почувствуй и воссоздай.
Ты выйдешь отсюда, знай,
и нас забирай с собой.
По карте нельзя понять,
что родины больше нет,
но ты мне отец и мать,
и кровь, и горячий хлеб,
пусть я не приду домой,
иная, к тебе — иной,
почувствуй свою любовь,
смотри — она стала мной.
И я под её рукой,
и гладит её рука
цветущие за рекой
бессмертные облака.
* * *
Когда я был один больной народ,
и дочерей по осени рожал —
через огромный черно-красный рот,
где каждый зуб — олива и кинжал.
Наматывал года на коленвал,
струей бензина рисовал овал,
и я твое молчанье понимал,
молился, но молчанье понимал.
И я освоил речводоканал,
когда приходит морводоканал,
и этот мор — я тоже понимал
и речь свою, как челюсть вынимал.
А дочери, старея, подросли,
как водоросли под водой земли,
одну сосватал пушкин под шабли,
другую выкрал и убил брюс ли.
Останься утро, день не вечерей,
теперь не важно: ямб или хорей,
когда в итоге — триста дочерей,
вернее, триста тысяч дочерей.
Пишите в личку, обменять готов
их на рабов, собак или котов,
вот эльм святой зажег свои огни,
да будут с вами счастливы они.
* * *
Путь, обескровленный, как «forever», из магазина «Дигма»
к дому, где каждый теперь — фонема, Немо или энигма.
По Чернышевской, по Маяковской — спринтерскими рывками,
спевшись одежкой своей неброской с прочими ходоками,
сбившись на роль рядовой литоты, немолодой хористки, —
лишь бы тебя не заметил тот, кто хор подвергает чистке.
Вправду ли были азарт, застолья, читки, гулянья Невским,
если, у самого края стоя, за руки взяться не с кем?
Если, взбираясь к себе на пятый, слышишь не перебранку
там, где обычно сосед поддатый стряхивал пепел в банку,
не перекличку пилы и дрели, не дрожжевого теста
вздох предпасхальный, не дрожь апреля в мокрой листве,
но вместо
лепета, клекота птиц небесных — этих господних бомжей —
хор несогласных из братской бездны, что не боится больше.
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
