Опоздавшая просьба
Город грохочущий, повремени.
Дай мне себя осознать, разглядеть.
Знаешь, меня раздражают огни
и на асфальте упавшая клеть.
Где-нибудь там, где не видно ни зги,
ты баррикаду надолго оставь
и к мятежу мне понять помоги,
как усложняется пошлая явь.
Вышел на службу промытый каток.
А для чего начинается ночь?
Мне поправляет в кувшине цветок
тот, кто от ужаса смог изнемочь.
Вьется по улицам мусорный хлам,
и со строительных, грустных лесов
кто-то узнал, присмотрясь к небесам,
стаю из хвороста сделанных сов.
Что она делала в этих местах?
Значит, случилась в столице беда.
Значит, мы все превращаемся в прах,
и ничего не меняют года.
***
Я обиды на школьные годы уже рассекретил,
но привычные улицы в памяти тлеют, чадят.
День один был такой: нестерпимо, безжалостно светел,
и в ночи сам себе я на творчество выдал мандат.
Из детства
Что такое салют? Это брызги бессонного света.
Из-за вспышек я даже немного утих и замолк.
Показалось, что в дом залетела и скрылась комета,
и потоки пылинок познали в пророчествах толк.
Над Кремлем облака пролетали. Шумели знамена.
Самолеты со взлетных полос поднимались, тряслись.
Выпал снег. На старинной картине блестела корона,
и звенела на страшном морозе белесая высь.
Философское отступление
в ничтожный тусклый день собравшись с силами один
сидел я в классной комнате постылой
нелепый памятник из вытесанных четких льдин
мне чудился над выпуклой могилой
шестнадцать лет мне было дорогие господа
но с этих пор ничто не изменилось
отчаянье сквозящее за словом «никогда»
в полдневный жар мне вовсе не приснилось
но указало: я диктую людям каждый шаг
через меня они привыкли к смерти
как Блок, теперь скажу: в сияющий и вечный мрак,
прошу вас, окончательно поверьте
Напоминание о себе
Все, что случалось в жизни этой,
забвенью я предать готов.
К волшебной мысли перегретой
и к вспышкам равноправных слов
привыкнуть я смогу однажды,
но я по-прежнему боюсь,
что из-за голода и жажды
мне смерть предложит свой союз.
Впущу ее, на стол поставлю
последний ужин свой дрянной
и всем годам прошедшим травлю
устрою, сам уже не свой,
чтоб со строительной площадки
ворвался в кухню навсегда
жестокий шум упавшей кадки
и гул тяжелого труда.
Под эти сказочные звуки
я вспомню детскую игру
и подниму в испуге руки,
но в этот раз я не умру.