ВОЛОГДА ‖ КАРТА ДЛЯ ЧИТАТЕЛЬСКИХ СТРАНСТВИЙ — 1 часть

 

 

Людмила Егорова

доктор филологических наук, профессор кафедры английского языка Вологодского государственного университета. Последняя из монографий — «Все свои: избранная вологодская литература сегодня» (2021)

— Познакомившись с картой Екатеринбурга, мы решили не настаивать на правиле трех литературных точек, а дать возможность каждому сказать то, что желает. И подумали, что поскольку пишем для сетевого издания, можно о чем-то рассказать подробнее: вдруг читатели заинтересуются.

Позволю себе несколько вступительных абзацев (думаю, мои размышления достаточно характерны для жителей города).

Вологда всегда воспринималась мною литературно богатой. С младших классов у нас были регулярные уроки знакомства с вологодской литературой (с любимым учителем Валентиной Михайловной Подхомутовой в школе № 21). С тех пор в памяти много стихов Николая Рубцова, Ольги Фокиной, Сергея Орлова, Александра Яшина — мы с удовольствием учили наизусть. Ходили в гости к Батюшкову на улицу Батюшкова, 29. Музейное пространство в те времена (и еще долго) существовало, а потом батюшковское переселилось в музей «Мир забытых вещей» (в Вологде много такого рода красноречивых парадоксов и несоответствий: «Дом дяди Гиляя» — на ул. Чернышевского, Шаламовский дом — на ул. Сергея Орлова).

Связи с литературной Вологдой упрочились при поступлении на филфак. Есть студенты, которые с филфака уходят, но для очень и очень многих это любимое место — время — способ жизни. Вообще, педагогический институт,  затем педагогический университет всегда ценили. Там учились Александр Яшин, Сергей Викулов, Исаак Подольный, Валерий Дементьев, Александр Романов, Виктор Коротаев, Василий Оботуров, Вячеслав Белков, Александр Цыганов, Михаил Карачёв, Наталия Серова, Инга Чурбанова, Елена Титова, Дмитрий Гасин, Роман Красильников, Антон Чёрный, Наталья Мелёхина, Лета Югай, Наталия Боева, Мария Суворова, Мария Маркова, Мария Гладцинова…

Вологжане знают — ценят — любят Областную библиотеку с ее фондами (сейчас сложно поверить, но студентами мы торопились в читальный зал, где засиживались до позднего вечера), интересными встречами.

Один из важных для меня проектов — «Открытая трибуна», связанный, правда, не только с Обл. библиотекой, но и «Русским Домом», Домом актера. Этот уникальный проект организовали и на протяжении полутора десятков лет координировали два подвижника: доктор филологических наук, главный редактор журнала «Вопросы литературы» Игорь Олегович Шайтанов и журналист, заслуженный работник культуры РФ Наталия Сергеевна Серова. Благодаря «Открытой трибуне», истоки которой восходят к 1993 году, вологжане встретились с поэтами Олегом Чухонцевым, Геннадием Русаковым, Евгением Рейном, Александром Кушнером, Юрием Кублановским, Татьяной Бек, Светланой Кековой, Ириной Ермаковой, с писателями Андреем Битовым, Владимиром Личутиным, Евгением Поповым, Дмитрием Шеваровым… Мировое художественное пространство представляли Анджей Дравич, Витторио Страда, Карен Хьюитт, Майкл Николсон, Робин Милнер-Галланд, Павле Рак, Рене Герра. (Слушая их, я решила, что моя аспирантура станет московской и что погружусь в мировую литературу). В доинтернетную эпоху в провинции собственный взгляд всегда хотелось дополнить взглядом извне, и «Открытая трибуна» щедро предоставляла эту возможность.

В 2008 вышла книга «Вологодские Пенаты, или Пятая Вологда» — хроника событий проекта. Издание объемное — 616 страниц, и красивое — с многочисленными цветными фото. Благодаря составителям — все тем же Шайтанову и Серовой, кроме непосредственных воспоминаний, у нас осталось еще и написанное гостями «по горячим следам», интервью.

На встречах с удивлением узнавали о вологодских корнях московских гостей. Вера Павлова (девичья фамилия — Десятова) рассказала о папе — десятом из пятнадцати детей, рожденных бабушкой: десятом Десятовым.

Папа родился в телеге
на обочине лесной дороги.
Это было бы мифом,
если бы не было правдой.
Я видела это место.
Я там собирала клюкву.
Там ее так много,
что можно собирать не глядя.

Место находится в нескольких километрах от поселка Желябово Устюженского района Вологодской области.

В Литературном институте на семинаре Льва Ошанина учился Геннадий Русаков — вместе с Василием Беловым: «Белов писал стихи и донимал Льва Ивановича страстными тирадами о судьбе вологодского крестьянства. Потом он перебрался на семинар прозаиков. “Вологодская школа” тогда уже начинала греметь. Белову предстояло занять в ней свое место».

Николай Рубцов и Ольга Фокина для Русакова были своими, институтскими: «Особого пиетета к ним не ощущалось». Встречал он и Федора Абрамова, Владимира Тендрякова, Александра Яшина, Сергея Викулова. Вологодские Русакову запомнились: «При всей их несхожести и разной значимости в литературе у них было что-то неуловимо общее, какая-то надежность и несмутимость духа. Похоже, они не умели суетиться. В Москве это бросалось в глаза. Там много наносного люда: только что приехавших или отъезжающих, жалующихся, прописывающихся, бедствующих из-за нехватки жилья. У вологодских все это было: и жилье, и прописка. Они были приписаны к Вологде».

Не буду рассказывать о грустной встрече Русакова с Беловым накануне «Открытой трибуны» («Два поживших и много повидавших человека сошлись на один вечер, зная, что второго не будет — не тот возраст»), о том, как Белов пришел на вечер (5 января 2005). Обращу внимание на версию Русакова относительно специфики вологжан: «Я долго ломал голову над тем, чем же они другие, в чем непохожесть. И, в конце концов, кажется, понял: они небитые. У них отсутствуют гены рабства. Не напуганы они своей историей. Жизнью своей».

Далее, поведав о том, что наблюдал в Ферапонтове, Русаков размышлял о внутренней свободе вологжан: «Монголы до здешних мест по причине болот и лесов не добрались, крепостного права здесь, по сути, не было (подавляющее число крестьян записаны государственными). Поэтому-то и держатся вологжане без того напряга, который есть и в москвичах, и в рязанцах, и в питерцах: мы уже которое столетие будто оглядываемся внутренне через плечо на неслышимый звук невидимого кнута и пригибаем голову. А этим про кнут невдомек… Небитые, одно слово». (Написано это Русаковым уже из Нью-Йорка в мае 2006.)

Не уверена, что все мы небитые — непуганые — свободнее питерцев и москвичей, но «Открытая трибуна» освобождала. Запомнились слова Анджея Дравича, например: «По С. Викулову знаю, что у ваших писателей совсем особая связь со своей малой родиной, или, лучше скажем, средней: ведь трудно Вологду малой назвать, она же половину Польшу занимает. Когда всматриваешься в эту связь с землей, понимаешь, какая она хорошая почва для серьезных писателей. Это земля с серьезным культурным потенциалом, хотя многое на ней уже и свершилось. В. Шаламов, например» (1993).

 

---

---

---

 

 

Валерий Есипов

 

За что Шаламов недолюбливал Вологду?

— В Шаламовском доме (этот дом, естественно, мой самый любимый в Вологде)  посетители часто спрашивают: «А почему Варлам Тихонович так и не приехал в свой родной город, когда жил в Москве в 1960–1970-е годы?»
Причина прежде всего физическая, связанная с его болезнью: расстройство вестибулярного аппарата, обнаружившееся после Колымы в 1957 г. Он не мог ездить поездами, даже метро. И пешком ходил, пошатываясь, как на шарнирах.

Последний его «дальний» выезд был в сентябре 1963 г. до Рязани (180 километров), по приглашению  А. Солженицына. Шаламов  с трудом решился и заранее предупреждал: «Переезд в вагоне до Рязани и на телеге до Солотчи неизбежно выведет меня из строя на несколько дней, потребуется, вероятно, и присутствие врача и т.д., а лежать двое-трое суток придется». Так оно и было: Шаламов приехал из Рязани совершенно разбитым, «белым от ярости» (отчасти от ярости на себя, отчасти — на Солженицына, ибо встреча с ним его сильно разочаровала). Поэтому он отказался и от предложения приехать в Вологду в 1964 г., о чем писал С.В. Викулову: «К сожалению, из-за болезни я не могу ездить железной дорогой или автобусом».

 

Кстати, самолет Шаламов переносил гораздо легче — в 1970-е годы он не раз летал в Крым, в Дом творчества писателей. Казалось бы, мог прилететь и в Вологду… Но тут уже сказались другие причины, более глубокие. Все они сводятся к тому, что Шаламов все же недолюбливал родной город.
За что? Пожалуй, прежде всего, за косность и равнодушие, за провинциальную отсталость и за некоторые довольно странные (и подчас просто дикие) нравы и обычаи. Все это он мог наблюдать  в детстве. Например, самым сильным впечатлением своего  детства — об этом он прямо писал вологодскому литературоведу В. В. Гуре в 1965 г. — Шаламов считал обычай охоты людей на белку, если она забежит в город. История, когда гогочущая, разъяренная толпа гоняется за белкой и убивает ее, с огромной страстью и негодованием описана им в рассказе «Белка» (1966). Шаламов, возможно, не знал  причины этого обычая — старого, идущего из глубин веков деревенского поверья (приметы): если белка забежит в село, значит, быть пожару. Вологда всегда сильно страдала от пожаров, и убить белку считалось — не допустить пожара. Дико? Но этот обычай сохранялся в Вологде вплоть до 1920-х годов. Между прочим, такой же обычай описывал В. Солоухин в книге «Смех за левым плечом» на примере своей владимирской деревни — это было в его детстве в 1930-е годы. Вот как живучи оказались древние архаичные пласты культуры.

То есть, мы можем понять, что Вологда тех лет, несмотря на то, что была губернским городом, сохраняла отчасти деревенские или полудеревенские нравы (в определенных слоях населения), и это не могло не отталкивать юного Шаламова. С другой стороны, он наблюдал, что интеллигенция  живет иными, высокими интересами, и отмечал (в «Четвертой Вологде») «особый моральный климат города, нравственный и культурный».

Но к 1960-м годам — в силу многих исторических причин — от этого климата мало что осталось. Косность и равнодушие снова расцвели пышным цветом. Это Шаламов хорошо почувствовал, когда ему пришлось столкнуться с местными литературными нравами. Как известно, он мечтал издать в Вологде книгу своих стихов. И вместо поддержки  услышал оскорбительную и невежественную фразу: «У нас тут своих много, а вы еще с каким-то Шаламовым». Как же он после этого должен был относиться к родному городу?

Разумеется,  в его чувствах к Вологде не было одномерности, случались не только отливы любви, но и приливы. После того, как в 1968 г. в Вологду съездила близкая ему И. П. Сиротинская и рассказала  об увиденном — в том числе о его родном доме — он писал ей: « И вот теперь, после твоей поездки, какие-то теплые течения где-то глубоко внутри».

Напомним, что Шаламов уехал в Москву в 1924 г., когда ему было 17 лет и затем бывал в Вологде только наездами. Последний раз — в декабре 1934 г., на похоронах матери. «После смерти матери крест был поставлен на городе», — писал он. Никого из родных у него здесь больше не осталось. Двадцать лет Шаламова прошли в лагерях. Лагерный опыт  во многом и сформировал его характер  — лишил его сентиментальности, столь свойственной обычным людям, научил  трезвом и суровому, без иллюзий, взгляду на вещи. Это проявилось и в его отношении к Вологде.

Шаламовский дом в Вологде / Из архива В. Есипова

Полагаю,  кое-что из взглядов Шаламова на Вологду актуально и сегодня. Ментальность городского населения под влиянием времени, конечно, меняется, но некоторые черты — как положительные, так и отрицательные — остаются неизменными. Исчезли ли в нашем милом городе косность и равнодушие? Не уверен. Конечно, за белками  теперь никто не гоняется (да и нет их уже давно в ближней округе), но уровень нашей бытовой культуры в XXI  веке оставляет желать много лучшего. Пройдитесь по набережным реки Вологды — там, где они  пока не благоустроены:  мусора не убывает, а только прибавляется. И загляните на новенький, отстроенный по последнему слову архитектурного дизайна бульвар Пирогова: сколько здесь уже потрудились наши доморощенные вандалы!

Между прочим, у Шаламова на этот счет было в обиходе другое, более сильное слово — «неандертальцы». Не в смысле оскорбления, а в смысле констатации факта…

 

---

---

 

 Людмила Егорова 

— Гостям города хочется сообщить, что в Шаламовском доме уже год научным сотрудником работает Андрей Таюшев. Есть шанс, что экскурсию проведет именно он. Вот стихотворение, выложенное Андреем в соцсети 20 сентября 2021:

Когда находишься в музее
совсем один
без суеты, без ротозеев
среди картин
средь тишины, средь скрипов, вздохов
сквозь полусон
проступит прежняя эпоха
с холста времён

безлюдно, сумрачно и тихо
но вот внезапно, наконец
закашляет за стенкой Тихон —
былой жилец

а мальчик — Варлаам Шаламов
под вечер воротясь домой
читает и глядит, как мама
на кухне возится с квашнёй

уносят мысль от жизни здешней
Уэллс, Майн Рид, Гюго, Дюма
Гнёт ветер за окном орешник
грядёт зима

 

 

---

---

 

 

Роман Красильников

— Моя карта литературной Вологды делится на две части. Одна, условно говоря, «классическая», связана с уже умершими писателями, творчество которых уже стало наследием региона или страны. Вторая, условно говоря, «современная», связана с теми авторами, которых я лично видел и знал, которые так или иначе повлияли на меня и мои тексты.

Начнем с первой части, «классической». Отправной точкой будет дом на ул. Батюшкова, 29, в котором жил Константин Батюшков (сейчас педагогический колледж), потом последуем в музей «Мир забытых вещей» на  Ленинградской, 6, где сейчас располагается экспозиция, посвященная поэту, на Соборную горку, к памятнику писателю-воину (и его масштабному коню), наконец, перенесемся к могиле современника Пушкина на окраину города, в Спасо-Прилуцкий монастырь. Места все живописные, запоминающиеся, помогающие почувствовать старую Вологду и ее окрестности, представить, как где-то здесь жил, гулял и, конечно же, страдал от своих болезней автор «Тавриды» и «Моих пенатов». Не случайно именно у памятника Батюшкову (и его масштабному коню) проводятся современные фестивальные чтения на открытом воздухе. Кстати, в музее «Мир забытых вещей» есть и мемориальная комната Павла Засодимского, автора народнических произведений, в том числе «Хроники села Смурина».

Интересно пройтись и по рядом расположенной улице, названной его именем, — здесь находится квартал с прекрасными сохранившимися деревянными домами и двумя церквями, одна из которых — Варлаама Хутынского — повлияла на имянаречение другого вологодского классика — Варлама Шаламова. Пройдясь по парку вдоль реки в сторону Софийского собора, стоит заглянуть в Шаламовский дом (ул. С. Орлова, 15), чтобы поразмышлять о судьбе этого великого писателя ХХ века в интересно оформленной мемориальной комнате, хорошо отражающей трагизм его судьбы.

Относительно недалеко от этих мест, на ул. Октябрьской, 10 располагается музей-квартира Василия Белова, знаменитого представителя «деревенской прозы». Там можно увидеть автографы писателя, его коллекцию искусства, познакомиться с «литературным бытом» советского периода. Если же вы поклонник Николая Рубцова, то достопримечательности, связанные с его именем, находятся немного в стороне от центра — в музее «Литература. Искусство. Век ХХ» на ул. Герцена 36 можно посмотреть постоянную экспозицию, посвященную поэту, а у Домика Петра I стоит памятник автору «Доброго Фили», проходит фестиваль «Рубцовская осень».

«Современная» часть литературной карты гораздо более неопределенная и разношерстная. Ул. Козленская примечательна для меня знакомством с Юрием Ледневым, который опубликовал первое мое стихотворение, посвященное смерти деда. Леднев был одним из руководителей литобъединения «Ступени», и, проходя по этой улице в сторону центра, оказываешься рядом с квартирой другого лидера легендарного ЛИТО — Галины Щекиной (Козленская, 40). Сколько всего здесь обсуждалось и до сих пор обсуждается (совместно с критиком Сергеем Фаустовым) — наши, чужие тексты, публикации книг, сборников, газеты «Свеча», итоги премии «Эхо» и т.д.!

ЛИТО «Ступени» постоянно меняло площадки, которые не могли неосознанно не влиять на заседания, на их атмосферу: «Чайка» (Советский проспект, 35А), «Русский Дом» (ул. Герцена, 25А), мастерская А. Пантелеева (Козленская, 4), библиотека имени И. Бабушкина (ул. М. Ульяновой, 1). Точно так же регулярно перемещались и встречи ЛИТО «Вологда молодая», которым вначале руководил Николай Дружининский, а потом Александр Драчев: областная детская библиотека (Советский пр-т, 20), Сталинский домик (ул. М. Ульяновой 33), здание бывшего ФЗУ за рекой (ул. Чернышевского, 69). Насколько я помню, именно на Чернышевского проходила памятная встреча с поэтом Михаилом Сопиным.

Интересно, как все более значительную роль в литературной жизни Вологды начинало играть Заречье. На рубеже 1990-2000-х годов еще одним центром притяжения молодых писателей стала квартира Наты Сучковой на ул. Гоголя. Еще бы — ведь там собирался и верстался альманах «Стрекоза», куда многие хотели попасть. Там одной из самых известных вологодских поэтесс была сверстана в PageMakers моя первая книга.
Теперь, насколько я знаю, в Заречье живут поэтессы Мария Суворова и Ната Сучкова, критики Людмила Егорова и Людмила Якушева. И объединяет их относительно новая площадка — Дом дяди Гиляя (ул. Чернышевского, 15).

Время от времени литераторы Заречья переходят реку, для того чтобы провести фестивали «М-8» и «Плюсовая поэзия» в Музее кружева, где директорствует поэтесса Наталия Боева (Кремлевская пл., 12), «Новый Диоген» в Доме Актера (ул. Ленинградская, д. 4) и другие замечательные мероприятия.

Конечно, Вологда литературная для меня — это еще и Вячеслав Белков с его альманахом «Автограф», и презентация моей первой книги в библиотеке имени И. Бабушкина, и филфак педагогического университета (проспект Победы, 37), где проходили встречи с писателями и изучались их тексты. Интересно, станут ли места, названные мной, мемориальными, войдет ли эта часть моей литературной карты в историю, о которой будут помнить?

 

---

---

 

 Людмила Егорова 

Набережная 6 Армии, д. 209 и окрестности

— Сразу бы хотелось о Заречье добавить. Я жила в разных местах старой Вологды, и только в детстве и юности — в новостройке на улице Петрозаводской. Все дома, приютившие меня на время, были с историей: на Чернышевского (привет Дому дяди Гиляя неподалеку), прямо напротив ж/д вокзала, на Ленинградской, 26 (там жил Астафьев), на Гагарина. Сейчас мой дом — в конце Набережной 6 Армии — 1941 г. постройки. И каждый раз вживаешься в историю — проникаешься местом — становишься иной — видишь другие сны. Даже когда связь с местом недолга и, может, не отмечена большой любовью (имею в виду Николая Рубцова и Набережную 6 Армии, дом 209, квартира 43), присутствие человека, когда-то жившего здесь, остается.  Запечатленное в стихах. В  вечности.

Комнату в квартире Рубцов получил осенью 1968 г. В подселении беспокойного жильца к семье партийного работника А. В. Сидоренкова ни для кого из них ничего хорошего не было. Им пригодилась бы и самим эта узкая — пенальная — комната. Не по себе было и Рубцову. И тем не менее, проходя по берегу — мимо дома 209 по направлению к храму Андрея Первозванного, поднимаешь голову к его — 4-му этажу:

Живу вблизи пустого храма
На крутизне береговой,
И городская панорама
Открыта вся передо мной.
Пейзаж, меняющий обличье,
Мне виден весь со стороны
Во всем таинственном величье
Своей глубокой старины.
…

«Вечерние стихи», написанные там же, вспоминают реже:

Когда в окно осенний ветер свищет
И вносит в жизнь смятенье и тоску, —
Не усидеть мне в собственном жилище,
Где в час такой меня никто не ищет, —
Я уплыву за Вологду-реку!

Перевезет меня дощатый катер
С таким родным на мачте огоньком!
Перевезет меня к блондинке Кате,
С которой я, пожалуй что некстати,
Так много лет — не больше чем знаком.

Она спокойно служит в ресторане,
В котором дело так заведено,
Что на окне стоят цветы герани,
И редко здесь бывает голос брани,
И подают кадуйское вино.

В том ресторане мглисто и уютно,
Он на волнах качается чуть-чуть,
Пускай сосед поглядывает мутно
И задает вопросы поминутно, —
Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!

Сижу себе, разглядываю спину
Кого-то уходящего в плаще,
Хочу запеть про тонкую рябину,
Или про чью-то горькую чужбину,
Или о чем-то русском вообще.

Вникаю в мудрость древних изречений
О сложном смысле жизни на земле.
Я не боюсь осенних помрачений!
Я полюбил ненастный шум вечерний,
Огни в реке и Вологду во мгле.

Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,
Но вот, явившись в светлой полосе,
Идут к столу, протягивают руки
Бог весть откуда взявшиеся други,
— Скучаешь?
— Нет! Присаживайтесь все.

Вдоль по мосткам несется листьев ворох, —
Видать в окно — и слышен ветра стон,
И слышен волн печальный шум и шорох,
И, как живые, в наших разговорах
Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

Когда опять на мокрый дикий ветер
Выходим мы, подняв воротники,
Каким-то грустным таинством на свете
У темных волн, в фонарном тусклом свете
Пройдет прощанье наше у реки.

И снова я подумаю о Кате,
О том, что ближе буду с ней знаком,
О том, что это будет очень кстати,
И вновь домой меня увозит катер
С таким родным на мачте огоньком…
1969

Лодки и катера на другой берег давно никого не перевозят. Речной вокзал бездействует и разрушается.

О ресторане «Поплавок» (любимый многими, видавший виды дебаркадер на якоре) помнят многие. В вечернее время из Тотьмы возвращались пароходы, и Рубцов садился за столик лицом к реке.

 

 

Вот уже более 20 лет на Речной вокзал и «Поплавок» поэт смотрит не из Заречья. Рубцов-памятник — в пальто, с шарфом, с маленьким чемоданчиком — задумчив и самоуглублен. (Шутка не сбылась: «Мне поставят памятник на селе! Буду я и каменный навеселе!») У него за спиной — небольшой сквер и Дом-музей Петра I — кирпичный домик голландской кладки 11 на 12 метров (одно из первых гражданских каменных строений города). По правую руку — высокий для Вологды берег и река. По левую — проезжая часть Советского проспекта.

У бронзового памятника,  открытого 26 июня 1998 г., тоже своя история. По рассказам череповецкого скульптора Александра Шебунина, в 1992 г. он с двумя друзьями представили сразу  три варианта на республиканский конкурс. Первую премию решили не присуждать — ограничиться тремя вторыми: пусть авторы соревнуются между собой. Когда обнаружилось единое авторство анонимных (под номерами) проектов,  предложили сделать окончательный, и Шебунин с Виноградовым создали новый вариант, подыскали место. Берег Вологды притягивал скульпторов. Поэт Виктор Коротаев рассказал им, что здесь Рубцов познакомился с Людмилой Дербиной (судя по воспоминаниям Дербиной, это не так). Шебунин писал, что именно место помогло увидеть образ поэта-странника, пришедшего на пристань, готового уплыть в родные тотемские места. (В Тотьме памятник Рубцову скульптора Вячеслава Клыкова установлен на берегу Сухоны: задумчивый поэт сидит на скамейке).
Здесь, у памятника проходит ежегодный фестиваль музыки и поэзии «Рубцовская осень».

Поблизости — пятиэтажный дом № 3 по улице Яшина. Однокомнатная квартира № 66 была выделена Рубцову за литературные заслуги, и туда — после Набережной, 209 — он отправится в январе 1969 г. «Живу под самой крышей, — говаривал Рубцов, — выше меня только Бог». В ночь на 19 января 1971 года здесь произойдет его трагическая смерть. Памятная табличка — на стене дома.

Не бесспорно мнение Нинели Старичковой, но самым «рубцовским» уголком Вологды она считала отрезок ул. Гоголя от Добролюбова до Самойло (она работала в детской поликлинике на Гоголя, 97, и бывало, что Рубцов ее провожал и встречал. На Самойло жила подруга Рубцова, известная среди биографов как «Гета-2»). Бывал — ночевал — гостевал Рубцов много где. Гоголя, 87 — у Бориса Чулкова. Гоголя, 93 — у Владимира Корбакова. Чернышевского, 55 (ныне дом Извозчикова) — у Германа Александрова. Советский проспект, 50 — у Клавдия Захарова. У Василия Белова, Виктора Астафьева, фотокора Аркадия Кузнецова…

Если вам захочется пройтись по улице Рубцова, она в Заречье, недалеко от Октябрьского моста — между Набережной 6 Армии и улицей Гоголя. Переименована 25 января 1975 года (до того была Мостовой): «Улица названа именем видного русского советского поэта-вологжанина…»
—
И мне бы хотелось коснуться следующих слоев палимпсеста, наносимых Натой Сучковой тут же, в этой части Заречья. Ната в Вологде тоже много где жила, но это отдельная тема. Здесь замечу, что в доме 209 по Набережной живет мама Наты — Евгения Владимировна.
Стихи Наты мне кажутся написанными по ходу — в движении. Быть может, и оттого, что всегда пересекаемся на ходу или на бегу. Частенько это происходит у храма Андрея Первозванного.

Здесь всё проходит, как идет, от года — к веку,
Бредет Володя — костыли скрипят по снегу.
На мягких лапах в новый год не без усилий
Ступает в след Володе кот — хромой Василий.
На шапке снег, и всё в снегу, плывет двуглавый
Андрея храм: се человек мой первозванный!
Вдали ворочая едва язык пудовый,
Звонит во всё колокола седой Никола.
И всё сверкает и парит — стоит дорога.
— Что, с Новым годом, рыбари? — Да, есть немного.

Злачное место поблизости с храмом Андрея Первозванного кажется долговечным. Периодически оно меняет название, и у Наты зафиксирована «Золотая рыбка».

Стоят, сполна всего помыкав
Среди затоновской шпаны,
У бара «Золотая рыбка»,
Торжественные как волхвы,
Чернее угря Вася-Череп,
Белее моли Ваня-Хан,
Стоят в рождественский сочельник,
Фанфурик делят пополам.
И мимо них — куда им деться?
Не раствориться никуда –
Везут на саночках младенца,
И загорается звезда.

Идя по берегу в направлении исторического центра, вспоминаешь и ее стихи, и Рубцова («…светясь, в тумане тонет / Глава безмолвного кремля…»).

Река неторопливо, но верно уносит с собой суетное. Даже за час прогулки ты обновлен. Пока идешь по берегу (особенно в нашем крыле, не знающем бетона и асфальта), ты в мире природы, и радостная весть для тебя — радуга или снег, зеленые листочки или осеннее многоцветье. (Главное — умело обходить лужи.) Иван-чай и грибы Ната собирает в соседней роще. Когда тебя будят соловьи, испытываешь недовольство — но оно сменяется счастливым пониманием поющих. Здесь свой хронотоп.

 

---

---

 

 

Наталья Мелёхина

 

 

Привычка к литературе

— Вологда — небольшой город с невероятно насыщенной литературной жизнью и богатейшим литературным наследием. Туристов обычно удивляет, что на очень узкой территории сконцентрировано множество улиц, названных в честь поэтов и писателей: Батюшкова, Орлова, Рубцова, Гоголя, Чернышевского, Яшина, Герцена… А вологжане не удивляются — привыкли!
Или вот начни составлять литературную карту города, и большинство современных авторов назовёт одни и те же места, и вовсе не потому, что с фантазией плоховато или кругозор узкий, а потому что сам город не велик по размеру, однако огромен по значению и для истории русской литературы, и для её настоящего. Обыденно мал и столь же обыденно велик.

Я назову четыре важные для меня лично «литературные точки». Одну из них можно даже именовать «точкой отсчёта» — это филологический факультет ВоГУ на проспекте Победы, 37 (сейчас он входит в Институт социальных и гуманитарных исследований — прим. ред.). Так или иначе к нему имели отношение многие вологодские музыканты, артисты, поэты и писатели. Из представителей примерно моего поколения назову Ивана Смирнова, Лету Югай, Антона Чёрного, Марию Маркову и  себя тоже. Я намеренно не буду  углубляться в историю филфака, поскольку в двух словах нечего и надеяться о ней рассказать. К примеру, здесь творили и преподавали учёные с мировым именем, скажем, пушкинист Виктор Гроссман или психолог Игорь Кон. Только для рассказа о них уже потребуется по отдельной главе. Я специально ни слова не скажу о том, что во второй половине XX века факультет был центром притяжения для бурно кипящей литературной жизни (впрочем, а когда она у нас не кипела-то?), и почти все классики из Вологды, чьи портреты ныне находятся в школьных хрестоматиях, хоть раз да бывали на филфаке. Расскажут и напишут об этом лучше и полнее меня более сведущие люди, свидетели той эпохи, и не в коротких заметках, а в статьях и книгах.

Я же хочу сказать о другом. Видимо, сама атмосфера филфака «заряжала» энергией саморазвития, самосовершенствования. Я помню знаменитую аудиторию №95 с огромными окнами, где, словно вставленные в рамы пейзажи, возвышаются купола Софийского собора. Кто их ни рисовал, сидя на лекциях? Я помню фортепиано в аудитории №71. На нём постоянно кто-нибудь играл в перерывах между занятиями, и мелодии звучали самые разные — от джаза и рок-н-ролла до классики.

На филфаке времён моей юности студенты перманентно находились в состоянии некоего творческого горения. Не только  учились, не только писали первые научные работы, стихи и прозу, но ещё и танцевали в балетных ансамблях, играли в рок-группах, выступали в самодеятельных и молодёжных театрах и т. д. И всё это подчас беспорядочное, неформальное, но весьма интересное «броуновское движение» активно поощряли педагоги, включая и легендарного декана филфака Маргариту Александровну Вавилову (к несчастью, ныне она уже ушла из жизни). Примечательно и то, что вологодские учёные-филологи никогда не отгораживались от современной литературы, не замыкались в сухой академической теории. Они изучали и изучают не только то, что происходило в прошлые века, но и то, что свершается в Вологде ныне.

Второй «флажок» на моей личной литературной карте города — это Центр писателя В. И. Белова на улице Щетинина, 5.   Вот уже шесть лет подряд там проводится Всероссийский семинар для авторов в возрасте от 14 до 35 лет. Идея мероприятия принадлежит прозаику Дмитрию Ермакову, он же является председателем экспертной комиссии. Семинар включён в программу Беловских чтений (масштабного форума, посвящённого писателю В. И. Белову). Оказалось, что не только в регионе, но и в стране для совсем юных прозаиков и поэтов это одна из немногих возможностей поучиться у старших коллег. В этом уникальность мероприятия — принять участие в нём могут даже школьники. И хотя в  Положении о семинаре нижняя возрастная граница определена в 14 лет, на самом деле заявки присылали ребята и младше. За время своего существования семинар открыл новые имена для читателей (например, Виктория Татур, Дарья Москвина, Анастасия Антонова, Алексей Ярославский и другие), а также объединил молодых авторов. И вне рамок мероприятия многие из них общаются друг с другом и с экспертами, присылают в Центр писателя В. И. Белова свои дебютные книги и журналы с публикациями, делятся новостями из творческой жизни. Некоторые ребята, повзрослев и окончив школу, поступили в Литературный институт им. М. Горького или на филологические факультеты разных вузов страны. Интересно наблюдать за судьбой авторов, которые впервые в Вологду приезжали на семинар ещё в сопровождении мам и пап, а ныне эти мальчики и девочки уже студенты, и печатаются в литературных изданиях, и выпускают собственные  книги. По мнению многих начинающих прозаиков и поэтов, семинар в Центре писателя В. И. Белова имеет особенную атмосферу — доброжелательную, душевную, лишённую выспреннего дидактизма. Дай Бог, чтобы это мероприятие сохранило свои традиции на десятилетия вперёд.

Третьим «флажком» на моей личной литературной карте города пусть будет городская библиотека №15. Она расположена в уютном деревянном особнячке на перекрестке Советского проспекта и улицы Зосимовской. Дом построен в первой половине XIX века и является объектом культурного наследия, известным в среде ценителей старинной архитектуры, как «дом Красненьковой» (по фамилии владелицы). В этой библиотеке сохраняется дух старой Вологды — деревянной, милой, и вроде бы тихой, но богатой на события в сфере культуры. Например, в библиотеке есть колоритная гостиная, оборудованная для музыкальных и литературных вечеров, чаепитий и приёма гостей так, как это было принято в домах образованных вологжан в прошлых столетиях. В этой гостиной нередко снимают телепередачи и видео-сюжеты на литературные темы. Замечу, что в библиотеке №15 самое главное для того, чтобы развивалась литература — в ней есть активные читатели. Усилиями библиотекарей здесь сложилось собственное маленькое сообщество завсегдатаев мероприятий: концертов, вечеров, презентаций. Это вологжане, которые читают книги не от случая к случаю, а по-настоящему интересуются современным литературным процессом. Наверное, поэтому в библиотеке №15 так любят выступать не только авторы из Вологды, но и из других городов.

Последняя точка на моей личной карте  — улица Ленинградская, 4, Дом актёра, в двух шагах от Вологодского Кремля и Кремлёвского сада. Само по себе здание заслуживает внимания туристов — двухэтажный деревянный особняк второй половины XIX века, построенный в стиле классицизм. Напомню, что Вологда — один из немногих городов мира, где классицизм представлен именно в деревянной архитектуре. Название «Дом актёра» не случайно — здесь находится одноименная организация, идут театральные спектакли.

На Ленинградской, 4 в кафе «Актёры» собирались участники поэтического салона «Новый Диоген». Видимо, стоит пояснить, что из себя представляли эти собрания, так как формат мероприятия сложился весьма своеобычный — нечто среднее между концертом и литературными чтениями. Поэтов и прозаиков, читавших со сцены свои тексты, сменяли музыканты, играющие в самых разных музыкальных стилях. Зрители при этом сидели за столиками кафе «Актёры» и могли во время выступления заказать напитки и блюда из меню.

Мне довелось «на «Диогене» выступать в разных амплуа — и как прозаик, и как критик, и как ритм-гитарист рок-группы «Имаго». Не раз присутствовала я там и как рядовой зритель. Кстати, именно так говорится в Вологде — «на «Диогене». Забавный случай по этому поводу рассказала вологодская поэтесса Наталья Самойленко:
«СМС от дочки:
— Мама, ты где?
Отвечаю:
— На «Диогене».
Она:
— На ком?»

В салоне сложились свои традиции. Выступающие, выходя на сцену, надевали либо жёлтый шарф, либо жёлтые ботинки. В перерывах между выступлениями музыканты и писатели, а также актёры и художники общались в курительной комнате и бильярдной. Практически каждый «Диоген» снимал фотограф Алексей Кириловский. После основной части начиналась «бисовка», т. е. зрители могли передать ведущему (и руководителю салона) поэту и музыканту Денису Романенко записки с именами понравившихся литераторов и музыкантов и попросить исполнить полюбившиеся произведения ещё раз на бис. Зачастую поэты и прозаики декламировали свои тексты под аккомпанемент гитары, играл, как правило, Дмитрий Хрусталёв («Моррисон»), но иногда рождались и совершенно неожиданные «ансамбли» — музыканты разных групп сами выбирали, с кем из литераторов они хотели бы выступить, кого, так сказать, «озвучить». Кто-то заранее репетировал, кто-то — импровизировал… Среди групп и музыкантов-участников салона: «Чар-озеро», «Имаго», Мария Запольских, Иван Смирнов, «ТоМа» и т. д.

Поэтический салон не раз посещали и, конечно же, представляли там своё творчество: Лета Югай, Ната Сучкова, Елена Волкова, Мария Суворова, Андрей Таюшев, Антон Чёрный, Мария Маркова, Аксана Халвицкая и многие другие. Гостями «Диогена» иногда становились писатели и музыканты со всей России. Назову для примера петербуржцев Евгения Мякишева, Дмитрия Григорьева, Игоря Лазунина, но не буду утомлять долгими перечислениями городов и фамилий, чтоб не превратить свою «карту» в «списки» и «перечни». Лучше приведу цитату критика Андрея Пермякова, который в статье в вологодской «Комсомольской правде» от 24 апреля отметил уникальность для России такого явления, как «Новый Диоген»: «А много ли таких салонов в России, куда люди ходят слушать местных и приезжих поэтов за деньги? И книжки их еще затем покупают? Так вот: таких салонов не просто мало, а их совсем нигде нет! Разовые акции есть, фестивали есть, а салона такого нет. Зато в Вологде он есть. Ценить надо. Это я как не местный говорю». (Несмотря на то, что Андрей Пермяков называет себя «не местным», в Вологде его давно воспринимают как «своего», настолько хорошо он знает вологодскую литературную жизнь).
В данный момент заседания «Поэтического салона «Новый Диоген» не проводятся по разным причинам — от материально-организационных до судьбоносно-пандемийных. Тем не менее, они существовали достаточно долго (в 2019 году салон праздновал десятилетний юбилей), чтобы внести ощутимый вклад в историю литературы нашего города, и многие, я в том числе, надеются на их возобновление и, честно признаюсь, просто скучают по ним.

Есть у меня ещё и тайный «флажок» на моей личной литературной карте, но мне даже как-то неловко было его упоминать, потому что это реальное место жительства писателя Анатолия Константиновича Ехалова. Только заручившись разрешением хозяина дома, выдаю «пароли и явки» —  Кривой переулок, 27.

Анатолий Константинович пишет прозу и публицистику, снимает фильмы, широко пропагандирует культуру деревень Русского Севера, ведёт разнообразную общественную деятельность. Вот только как мне описать, что происходит в «Ехалов-доме»? (Так называют его и вологжане, и гости города). Как передать атмосферу? Это нечто невероятное по своей энергетике. Что-то среднее между заседанием союза писателей, разудалой народной вечеринкой, собранием народных мастеров, концертом и пленэром художников. Вот поэт Павел Широглазов играет на средневековом музыкальном инструменте колесной лире, вот художница Вера Добрынинская представляет свои работы в народном стиле, вот два критика сошлись не на  жизнь, а на смерть в споре о Достоевском и будущем русской литературы…

В доме Анатолия Константиновича бывали: прозаик Владимир Личутин; сатирик Михаил Задорнов; один из ведущих исследователей русской литературы в Китае, доктор наук, профессор Шанхайского университета иностранных языков Чжэн Тиу; критик Эмиль Сокольский; переводчик, поэт и прозаик

Мамед Халилов; поэтесса Ольга Фокина и многие-многие другие. «Только Василий Иванович Белов в доме у меня не был, но зато бывал у меня в ночлежке», — говорит Анатолий Константинович. Он не шутит: Ехалов в 90-е годы создал первый в «новой» России ночлежный дом для обитателей городского дна. Ночлежка и сейчас находится всё по тому же адресу — Набережная 6-ой армии, 87.

Есть приметы «Ехалова-дома», которые бесконечно милы моему сердце: собака Кукла, встречающая гостей у ворот и нередко упоминаемая в текстах Анатолия Константиновича; яблоня, по осени щедро одаривающая гостей плодами; частный музей крестьянского быта во дворе, куда приходят и приезжают школьники не только из Вологодской области, но также из Московской и Ярославской. В этом музее хранятся такие артефакты, которые не то, что городским детям, но и мне, деревенской, были не знакомы.  Видели бы вы, как общается писатель с ребятами! Какой стоит шум, гам и веселье!  Анатолий Константинович – центр этого мира, в полном смысле этого понятия он «хозяин своего дома» — добрый, гостеприимный, разносторонне талантливый, способный увлечь гостей своими идеями, проектами, творческими начинаниями.

В этом, как мне кажется, и заключается секрет «вологодского феномена» — в единстве звеньев «автор — филолог — библиотекарь — музыкант — фотограф — художник — актер — режиссер — читатель (зритель, слушатель)». И пока жива эта традиция, литература Вологды по-прежнему будет время от времени «взрывать», как бомба замедленного действия, литературный ландшафт всей страны.

---

---

 

 

Лета/Елена Югай 

— Дом, из окон которого смотрел Батюшков. Это было моё первое место работы — педагогический колледж, и для меня был особенный вкус в походах на работу, в этот дом. «Поэзия и в малых родах есть искусство трудное и требующее всей жизни и всех усилий душевных», — писал Батюшков в «Речи о влиянии лёгкой поэзии на язык». Лёгкость слога и тяжесть судьбы, лёгкость идеи и тяжесть — от времени — слога. Мне очень жаль, что уже не посмотреть из тех окон на силуэт памятника, у которого уже в моё время современные поэты читали стихи на морозе, на набережную, на небо. Но можно пройти мимо стен и отправиться в сторону воды — реки Вологды.

Дом, где жил Астафьев, а под ним — мои бабушка и дедушка. Сейчас на нём висит табличка. Мама рассказывала, как он придерживал дверь в подъезде перед ней, студенткой, приезжавший на каникулы из Москвы, и как был приятен в повседневном общении. Она могла бы с ним познакомиться ближе как читательница, но стеснялась. В этих рассказах для меня — живое помимо текстов свидетельство присутствия. Касание жизни.

Вологодский институт бизнеса, где я работала в 2010-х, который позволил хоть ненадолго осуществить мечту приглашать литературных гостей. Встречи со студентами и дарение города. Я сама в основном знаю Россию вот по таким поездкам: деловым, но от этого личным (узнавательным, не туристическим). В рамках клуба «Опыты в стихах и прозе» мне посчастливилось принять в гости А. П. Тимофеевского, который до этого был в Вологде ребенком, эвакуируемым из блокадного Ленинграда, Павла Крючкова с его замечательной программой «Голоса поэтов», моих ровесников прозаика Ирину Богатыреву и поэта Андрея Гришаева.

 

---

---

 

 

Эльвира Трикоз

— В начале 2000-х, будучи еще студентом филологического факультета ВоГУ, я не думала, что однажды буду разбирать и исследовать архив писателя-»деревенщика», работать в мемориальном Музее-квартире В. И. Белова. Тогда еще живой классик ходил по улицам города, приходил в институт на встречи со студентами, а мы ему отправляли записочки с вопросами — про жизнь, творчество, его взгляд на современное поколение писателей. Его имя звучало из уст тогда уже легендарного декана филфака Маргариты Александровны Вавиловой, профессоров Гурия Васильевича Судакова и Сергея Юрьевича Баранова, в свою очередь, хорошо знавших Виктора Васильевича Гуру, у которого училась жена писателя и который был одним из первых исследователей творчества Шолохова… А Шолохова, к слову сказать, лично знали и Василий Белов, и Василий Шукшин. Имя Василия Ивановича было известно в разных кругах.
Тогда же много историй проработавшего в читальных залах ГАВО Белова доводилось слышать, когда трудилась в должности палеографа в нашем архиве. Да, трилогия «Час шестый» была написана на архивных материалах, писатель попытался «без розовых идеологических очков» описать историю коллективизации… Было ощущение: куда не приди — без Белова никак! Это ощущение до сих пор осталось.

Квартира Белова на Октябрьской, 10 — пятое место жительства семьи писателя. Чета Беловых первые три года после обучения молодого Белова в Литературном институте им. Горького сначала жила в маленькой квартире за рекой — на Самойло, 9. Там была написана эпохальная повесть «Привычное дело». В 1960-е там гостил у писателя Шукшин. В последние визиты в Вологду в 1970-е известный режиссер и писатель уже приезжал на Октябрьскую, 23. Тот дом был недалеко от астафьевского — на Ленинградской, 26, где Виктор Петрович жил с 1971 по 1980 гг. И кто теперь точно знает, как в подробностях повлияла эта близость домов на расклады в писательских судьбах?!

Анатолий Заболоцкий в воспоминаниях писал об одном приезде Шукшина в Вологду: «Вечером, после поездки, Белов повел Шукшина к Виктору Петровичу Астафьеву, то было их первое личное знакомство (я тоже впервые видел своего земляка). Застолье у Виктора Петровича велось хозяином единолично, изредка возникал Витя Коротаев. Вспоминали Рубцова, но самого его тогда не было в городе. Мне казалось, такие вечера будут всегда. Было приятно проживать, ничего не оставляя в памяти. Но когда через пять лет в этой же комнате я снимал В. П. Астафьева для фильма “Мелочи жизни”, он говорил об этой встрече. Шукшин запомнился Виктору Петровичу молчуном».

Из ныне мемориального кабинета писателя всегда слышен колокольный звон со звонницы Софийского собора. В разные годы писатель вместе со своими друзьями поднимались наверх, чтоб увидеть Вологду. Почитайте воспоминания Евгения Носова — и все поймете: «Василий “угостил” меня видом родного города с высоты. Он раздобыл у хранителей древностей ключи от колокольни при Вологодской Софии, отомкнул тяжелый неподатливый замок (подниматься на саму колокольню тогда в общем-то не разрешалось, как говорят, по причине ветхости ее лестниц)…»

В гостиной семьи Беловых есть неприметный барельеф К. Батюшкова, сделанный известным скульптором Вячеславом Клыковым, приезжавшим в Вологду незадолго до установления памятника поэту. Почему именно у Белова оказался барельеф? Всё оказалось очень просто: жена писателя, детально исследуя биографию земляка, знала практически все известные изображения поэта. С ней советовался скульптор и, конечно, с В.И. Беловым: он входил в состав Всесоюзной Юбилейной комиссии по празднованию 200-летия со дня рождения поэта. Кроме него в комиссии были Сергей Викулов, Ольга Фокина, Александр Романов и другие известные вологжане.

С балкона беловской кухни виден памятник космонавту Беляеву, с которым лично был знаком писатель. И есть в музейном архиве тому подтверждения. Виден Октябрьский сквер, где встречались вологодские писатели и вологжане с выдающимися Виктором Астафьевым, Василием Шукшиным, Валентином Распутиным, Анатолием Заболоцким и др.

Из архива Музея-квартиры В. И. Белова

Сейчас в музей вологжане приносят много историй-воспоминаний о писателях, о Вологде 1960-1990-х. И в голове возникают то образы беловской Вологды, то шукшинской, то астафьевской… Образы литературные и житейские. Скоро ли все попадут на страницы воспоминаний о писателях?!

 

---

---

 

Людмила Якушева

 

Вологодская квартира: Рубцов, Белов, Щекина

— Место жизни писателя всегда окутано особым ареалом. Однако,  с учетом странничества русских писателей, обстоятельств их жизни и мировоззрения, зачастую трудно бывает обозначить одну точку, в которой бы совпадали все возможные линии, определяющие судьбу художника, если речь идет о пристанище, доме, окружении, среде. Что более значимо в биографии Пушкина — Болдино или Мойка? Место поэтического взлета гения или место, с которого началась посмертная слава?

ХХ век — это эпоха угла, общежития, коммуналки. Отдельная квартира в данном ряду стоит как свидетельство достатка, привилегий, статуса  хозяина. Она могла быть мечтой, к которой человек шел многие годы, пределом его притязаний и достижений. Писательские квартиры, дачи распределялись в советское время по негласному рангу. Так и в Вологде. На заселение в центральном районе могли претендовать только члены профессионального Союза, который поддерживался сначала первым секретарем обкома партии А. Дрыгиным, затем губернатором В. Позгалевым. Так, В. Белову была предложена квартира, в которой проживал сам А. Дрыгин, и по некоторым свидетельствам, ее мог занять В. Астафьев, который к тому времени покинул Вологду (Белов проживал по адресу Октябрьская, дом 10 с 1987 по 2012 год). Сейчас в этой квартире создан музей, где представлена история жизни В. Белова и его окружения — литературная среда Вологды конца 80-х — 2000-х годов. Особенностью музея является то, что все вещи в квартире подлинные. Их — более 8 тыс. единиц.

Посещая квартиру, погружаешься в атмосферу позднего советского времени, быт номенклатуры и художественной элиты. Как при первом посещении, так и много позже, меня каждый раз впечатляла прихожая этой квартиры — просторная, меблированная, со встроенными шкафами, обшитыми ДСП. Здесь принимали посетителей. Для этого в прихожей стоят 2 кресла, журнальный столик, торшер. Своего рода дополнительная гостиная (квартира в квартире), только без окон. То есть, в доме была возможность разделения на приватную и публичную зоны, предусматривалось большое количество посетителей. В настоящее время это пространство используется под выставочное, оживляя пространство, в котором время как будто остановилось и замедлилось.

Еще две вологодские писательские квартиры обычно просят показать приезжие. И в этом запросе сразу легко угадывается человек образованный, начитанный — продвинутый. Это квартиры В. Шаламова и Н. Рубцова. Если у первой есть официальный и неофициальный статус — Дом Шаламова, то вторая квартира лишь обозначена мемориальной доской. Вокруг нее идут споры — создавать или нет музей Н. Рубцова, и нужен ли Вологде литературный музей. Место так и не обжитое поэтом, место гибели, ставшее свидетельством о том, как Вологда не только принимала («Вот побывал я и в Париже, Риме, Лондоне, Токио, Нью-Йорке и Вашингтоне, но радость жизни только в Вологде», — В. Белов), но и отторгала.

Есть в Вологде писательские квартиры в обывательском восприятии «без ожога», без претензии на массовое паломничество — для жизни, но в которых теплилась и продолжает пульсировать творческая жизнь. Для меня это квартира Галины Александровны Щекиной — «повивальной бабки вологодской литературы»*авторство прозвища Т. Тайганова (Козленская, 40). Сюда, как представляется, приходят за разговорами, за книгами, супом, поддержкой и вдохновением. В этой квартире все время проживания в ней Щекиных разворачивается какая-то особая драматургия борьбы семьи с посторонними, конфликта женских функций жены и матери с творческими запросами хозяйки дома, которая пестует, взращивает, укрепляет и поливает свой вишневый сад в пределах отдельно взятой квартиры. Здесь случались, по рассказам самой хозяйки, заседания лито, пьянки, встречи «раз в год по обещанию», праздники по случаю (например, отмечался юбилей поэта М. Сопина) и просто задушевные беседы.

Как писатель, Галина Щекина «разобрала» свою квартиру по произведениям — кухня («Окрошка», «Марсиане»), ванная («Графоманка»), лестничная клетка («Несвадебный марш»), подъезд — каждый раз, словно распахивая двери небольшого пространства советской квартиры в огромный мир «человека просто»: «Нила панически оглянулась по сторонам. Вокруг была маленькая советская кухня, наскоро покрашенная охрой и обои с деревянным рисунком. На плите что-то булькало. На окне стояли закопченные кастрюли, на одной из них процарапаны буквы BEATLES. Прямо перед Нилой уронила голову ситцевая кура для чайника. А Нила была как она» («Марсиане»). В «Графоманке» есть описание ситуации, когда сын героини перекладывает колготки из таза с бельем в оставшуюся остывать кастрюлю с супом, в рассказе «Нытье» героиня накладывает пьяному поэту кашу прямо в протянутую ладонь. В этом художественном мире Г. Щекиной много сора, всполохов эмоций, логических сбоев, но есть и главное — повседневность без прикрас, точные живые интонации, строй какого-то особого «городского диалекта»:  «Как свекровь реагировала на моих гостей? Как только она выходила, я тут же убегала с этими людями на лестничную клетку <…> Кто приходил? Да разный сброд — в основном, поэты».

Для меня квартира Щекиных — место-пристанище. Временное, обустроенное, но в котором, как в вагоне дальнего поезда, меняются попутчики, люди, а поезд все мчится и мчится…
Так обычная квартира из городского ландшафта переходит в плоскость различных дискурсов. И тогда это — гнездо, фон и условие жизни, сцена и портрет, художественный объект и знак. Повод для научного рассмотрения и меланхолических припоминаний, место силы и карта памяти — поколения, семьи, человека.

---

---

 

 

Елена Волкова

Литературная резиденция «Дом дяди Гиляя»

ДУХ ЭПОХИ

— В Доме дяди Гиляя царит дух эпохи… В основном — советской.
Это и понятно, ведь почти вся сознательная жизнь этого удивительного особнячка в стиле модерн, 1913 года постройки, прошла в СССР. Поработав короткое время магазином фото-аптекарских товаров, после революции он превратился в пивную (помните? «Пивная! Еще кружечку!»), но основной период — долгие годы с 1928 по 2014 — в доме располагалась библиотека. Остались фотографии, наглядные пособия, немногочисленные предметы интерьера. Например, в читальном зале висели прекрасные настенные часы «Янтарь». Были списаны в связи со старостью, но продолжали висеть, доказывая, что в библиотеке для читателя время останавливается… Часы починил мастер-умелец, и когда сейчас они начинают отбивать шесть (время начала наших вечерних мероприятий) посетители благоговейно затихают.
Или старые советские неубиваемые стеллажи! Сколько поколений читателей излазало их вдоль и поперек, но они, покрашенные в веселый сиреневый цвет, продолжают и сейчас нести свою службу, как былинные богатыри! Советская эпоха проглядывает и в старых радиаторах-змеевиках, греющих в самый сильный мороз, и в оконных рамах, которые меняли последний раз во время капитального ремонта (как утверждают очевидцы) в начале 80-х.
К великому сожалению, в 2014 году библиотеку закрыли, книги увезли в другие филиалы, дом опустел…
Через несколько месяцев здание передали Вологодскому отделению Союза российских писателей для создания в нём Литературной резиденции. Названия у резиденции тогда еще не было, оно появилось где-то между первым и вторым субботником, которые члены ВРО СРП — поэты, писатели и примкнувшие к ним волонтёры проводили в домике. Всего штук десять субботников провели, не считая предсубботники.
Списанные книги рассортировали. Что-то отправили в библиотеку одного из монастырей, что-то раздали в День защиты детей прохожим. Покрасили всё, что можно было покрасить, привезли подаренный нам старинный стол, отреставрировали его и сели пить чай… Но тут заискрила проводка и погас свет(((
Забегая вперед, скажем, что за эти годы мы поменяли практически всю старую электропроводку, поддомкратили холодные сени — вход в домик, дважды (с помощью меценатов) покрасили фасад, подружились с соседями из Дома с лилиями, сели пить чай, но тут прорвало трубу(((
Ещё раз забегая, успокоим: трубу починили. Совершенно неожиданно оказалось, что у нас по всему свету очень много друзей и знакомых, которые увидели наш призыв о помощи и помогли.
Починив трубу, мы теперь боимся садиться пить чай — а вдруг что?! (Шутка)

ПОЧЕМУ «ДЯДЯ ГИЛЯЙ»?

Во-первых, это красиво)) и именно так его называла вся Москва. Во-вторых, он наш земляк, а это обязывает нас хранить память о замечательном человеке. В-третьих, дом, где он бывал в последние приезды в Вологду, находился буквально в 300 метрах от нашего домика по адресу ул. Чернышевского, 26, но, к сожалению, не сохранился. И вообще, в Вологде, увы, не осталось ни одного здания, на которое можно было бы повесить мемориальное «Здесь жил и веселился Гиляровский…» Есть здание, где доска висит, но там их несколько и это бывшее здание Вологодской мужской гимназии, ныне Вологодского государственного университета.

ТЕПЕРЬ О ДНЕ СЕГОДНЯШНЕМ

Всё-всё, что сейчас видят посетители Дома дяди Гиляя, сделано нами, нашими мужьями, детьми и друзьями в свободное от работы время. В самом начале, в 2015 и 2016 годах нам удалось выиграть два небольших гранта, на которые был создан медиазал. Прочая «роскошь» — это либо найденная на помойке винтажная и отреставрированная мебель, либо отданные нам старые чехословацкие (кто-то помнит, что была такая страна?) стулья и кресла, которые не вписались в новые квартиры, либо подаренные немногочисленными (тремя) меценатами предметы, например, душевая кабинка для гостей домика.
По договору об аренде дома, все коммунальные платежи также оплачивает Вологодское отделение Союза российских писателей. Ну, а поскольку эта организация не ведет коммерческой деятельности, то, опять-таки, коммунальные платежи взяли на себя меценаты (один).

 

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Как известно, юному Володе Гиляровскому была подарена книга Чернышевского «Что делать», которая стала для него настольной.
Вопрос «Что делать дальше?» стоит и перед уже многочисленным, пусть и волонтерским, коллективом Литературной резиденции «Дом дяди Гиляя». Как любит говорить наш духовный наставник Татьяна Владимировна Касьяненко: «Всё промыслительно!» И если вспомнить две самые известные повести Гиляровского — «Мои скитания» и «Москва и москвичи», то нам есть из чего выбирать!
По общему мнению практически всех, кто у нас бывал на презентациях, семинарах, выставках, фестивалях, кинопоказах, детских ёлках и взрослых спектаклях… (фух!) — имени дяди Гиляя мы не посрамили, а даже наоборот, кто-то о нём узнал от нас впервые и клятвенно обещал читать. А мы обещали проверить))

Говорят, что любовь проходит за три года. За сколько лет проходит тяга к волонтёрству — это нам предстоит постичь. Домик наш держится только на любви и дружбе. И если вдруг они исчезнут — не станет и нашей резиденции.
Так поднимем же искристый бокал шампанского за любовь и дружбу! И, конечно, за дядю нашего Гиляя, чьим именем мы беззастенчиво пользуемся и намерены пользоваться впредь, не скрывая своей симпатии к этому чудесному балагуру!

---

---

 

 

Елена Титова

 

По Цветаевским местам Вологды

— Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) никогда не была в Вологде, а вот судьба ее сестры Анастасии Ивановны Цветаевой (1894–1993), чье поэтическое и прозаическое наследие еще предстоит понять, оказалась связана с нашим городом. На сегодня на литературной карте Вологды есть три места, в которых в разные годы побывала или даже пребывала в течение нескольких месяцев А. И. Цветаева. Маршрут движения по этим местам вполне может быть пешеходным и займет со всеми остановками и пояснениями не более полутора часов.

Первое место — железнодорожный вокзал Вологды, на котором писательница оказалась 30 июня 1936 года. Это самое раннее посещение ею города было мотивировано несколькими причинами: необходимо было побывать на могиле погибшего при загадочных обстоятельствах и похороненного в Вологде  друга Леонида Федоровича Шевелева (1903­–1936), встретиться с его родственниками, а затем снова по железной дороге поехать в Архангельск, чтобы поддержать находившегося там в ссылке Бориса Михайловича Зубакина (1894–1938), которого А. И. Цветаева считала своим духовным учителем.  Оба эти человека являлись руководителями группы розенкрейцеров LuxAstralis (Свет звезд, Астральный свет) и повлияли на мировоззрение писательницы, на ее судьбу: через год, как участница этой группы, она также подвергнется аресту и на протяжении дальнейших десяти лет — лагерным испытаниям.

Внешний вид старинного здания железнодорожного вокзала Вологды почти не изменился с тех пор. Куда именно и с кем направилась А. И. Цветаева, сойдя с поезда, неизвестно. Единственное, что можно предположить: для того, чтобы посетить находившееся за рекой старое Введенское кладбище, ей необходимо было воспользоваться извозчиком, поскольку общественные автобусы в 1936 году еще не ходили. А самый удобный путь от вокзала в заречную часть Вологды — по старинной изогнутой улице, первая часть которой тогда называлась улицей Лассаля, последующая — Карла Маркса. Сейчас вся эта длинная улица называется  Зосимовской, и по левой от вокзала, четной ее стороне можно минут за пятнадцать дойти до пересечения с улицей Герцена.

Здесь находится второе место, которое вполне может называться Цветаевским. На перекрестке улиц было расположено одноэтажное деревянное здание глазной больницы (Герцена, 40), в которой А.И. Цветаева проходила лечение в мае–июне 1948 года. Сюда ее, по всей видимости, привез сын Андрей Борисович Трухачев (1912–1993), в семье которого освободившаяся из лагерей писательница жила в Печаткино (район города Сокола Вологодской области). Ряд любопытных фактов стал известен сравнительно недавно.

Знакомство заведующей этой больницей Евгении Васильевны Александрович (1899–1984) с А. И. Цветаевой произошло из-за нарушения больничного режима: услышав шум в палате № 1, врач приоткрыла дверь и увидела, как окруженная множеством других пациентов невысокого роста пациентка читает по-английски сонеты Шекспира и тут же их переводит. Несмотря на строгие порядки, врач впервые не сделала замечания. Известно, что и срок пребывания А. И. Цветаевой в этой больнице был продлен, потому что к Е. В. Александрович явилась целая делегация пациентов, просивших не выписывать больную, которая так интересно рассказывает о прошлом. По адресу глазной клиники в Вологде  писала А. И. Цветаевой и дочь Марины Цветаевой А. С. Эфрон (1912 –1975). А о вологодском враче писательница по-доброму отзовется потом в повествовании «Моя Сибирь», их эпистолярное общение будет продолжаться до середины 1980х годов. Символично, что в выстроенном в конце 1950-х на месте старого деревянного здания глазной больницы 5-этажном доме по адресу Герцена, 40, сегодня располагается  магазин «Оптика».

Повернув налево и пройдя по четной стороне улицы Герцена пересекаем улицу Предтеченскую и опять поворачиваем налево: между домами 56 и 60 на улице Предтеченской находится мемориальный памятник жертвам политических репрессий, за которым видны стены бывшей тюрьмы для пересыльных и репрессированных. В этой тюрьме А. И. Цветаева находилась не менее месяца с момента третьего в

ее судьбе ареста, произведенного сотрудниками вологодского НКВД 17 марта 1949 года. Содержание ее ответов на допросах известно по протоколам следственного дела № 4338; сотрудница УФСБ России по Вологодской области прокомментировала их так: «Она никого не сдала». В фонде музея А. И. Цветаевой в г. Павлодаре (Северный Казахстан) есть машинопись воспоминаний писательницы о вологодской тюрьме, озаглавленная «Чудо?». Отмечая, что вместе с ней в маленькой камере на 4-х человек, оказались знакомая ей врач-хирург и две монахини, А. И. Цветаева указывает, что самым тяжелым испытанием для многих был неустанный надзор за тем, чтобы арестованные, у которых отбой был поздним, а подъем очень ранним, не спали днем, даже сидя. При этом позволено было читать не только Маркса и Энгельса — А. И. Цветаева познакомилась в вологодской тюрьме с «Дворянским гнездом» И. С. Тургенева на немецком языке. Открыв эту книгу однажды, чтоб усыпить бдительность надзирателя, и, по всей видимости, погрузившись в краткий сон, она вдруг увидела рядом с собой Маврикия Александровича Минца (1886–1917), второго ее супруга (адресата известного стихотворения Марины Цветаевой «Мне нравится, что Вы больны не мной…»), который объяснил ей, почему она оказалась в камере, и успокоил, внушив, что все будет хорошо, что она будет жива.

Сон этот приснился в особом месте: сегодня от политической тюрьмы сохранилось только одно здание, но и оно когда-то было частью красивейшего Свято-Духова мужского  монастыря, воздвигнутого в середине XVII века и связанного с памятью о преподобном Галактионе — он считается вологодским чудотворцем и небесным покровителем нашего города. Монастырь после революции разрушали, некоторые здания использовали для нужд НКВД, с 2016 года оставшееся строение реставрируется и возрождается как  архиерейское подворье «Свято-Духов мужской монастырь».
Если по этой же улице Предтеченской продолжить путь, то по ней можно выйти на улицу Мира и вернуться снова к железнодорожному вокзалу Вологды.

Другие Цветаевские места на литературной карте города можно считать условными, то есть такими, в которых могла побывать А. И. Цветаева, или символическими, связанными с сохранением памяти о представителях семьи Цветаевых, а также поэтическими. Почти все эти места находятся в центральной части Вологды и могут быть соединены в маршрут для пешей экскурсии:

1. Улица Марии Ульяновой, 7, за зданием Вологодской областной универсальной научной библиотеки, во внутреннем дворике — памятные деревья, рябина и ива, посаженные в честь Марины и Анастасии Цветаевых;
2. Улица Марии Ульяновой, 1, в отделе редких книг Вологодской областной универсальной научной библиотеки хранятся книги с автографами И.В. Цветаева, Д.В. Цветаева;
3. Улица Ленина, 17. По этому адресу А.И. Цветаева (она его указывала: Кирилловская, 17; хотя улица в тот момент давно называлась Советской) собиралась непременно побывать, о чем писала сыну из лагеря в одном из писем. Сегодня по этому адресу находится Городской Дом культуры, а в 1948–1949 годах на этом месте стояли закрытая Кирилло-Белозерская семинарская церковь и деревянный жилой двухэтажный дом. В каменной Кирилло-Белозерской церкви, построенной в начале XVII века, один из приделов носил имя Иоанна Богослова (в день Иоанна Богослова в 1892 году родилась Марина Цветаева).
4. Улица Лермонтова, 9 — напротив здания, на берегу реки, есть рябина, посаженная в память о Сергее Яковлевиче Эфроне (1893–1941). Данных о том, что он бывал в нашем городе, нет. Рядом с этим местом — остановка автобуса «Вологда-Сокол»; именно в Соколе, на ул. Фрунзе, 8 в семье сына жила А.И. Цветаева после освобождения из сталинских лагерей в 1947–1949 годах.
5. Улица Октябрьская, 2 — напротив фасадной части здания Театра для детей и молодежи есть рябина, растущая в несколько стволов, расходящихся в стороны, — условно-поэтический  «Цветаевский куст», своеобразная иллюстрация к заключительным строкам стихотворения Марины Цветаевой «Тоска по родине! Давно….»

 

---

---

 

 

 Людмила Егорова 

«Золотой якорь» и Спас-Всеград

Колокола меня будят, они тревожат меня…
И. Анненский

— В гостинице «Золотой якорь» (Советский проспект, 6) из ссыльных жил Николай Бердяев (его вологодская эпопея пришлась на 1900–1901). Неизвестно, в этом ли месте он побил палкой чиновника Губернского правления за то, что тот преследовал на улице знакомую ему барышню (см. «Самопознание»). Это могло произойти и на улице Калашной, куда Бердяев переедет (сейчас Гоголя, 12 — на месте сгоревшего в 1993 красивого особняка с резными балконами — дом-новодел).
В «Золотом якоре» охотно останавливались гости города, включая Иннокентия Анненского, Федора Сологуба. Сологуб 5 марта 1914 в зале Страхового общества прочел лекцию «Искусство наших дней» (в 1913–1916 он побывал с лекциями в 39 городах). В письме Анастасии Чеботаревской от 6 марта (уже на обратном пути) рассказал, что приехал в Вологду «весьма благополучно», остановился «в очень симпатичной гостинице» «Золотой якорь»: «Была уже ночь, я залег спать». Что он отметил в Вологде?

Днем вчера ходил по городу, был в музее Общества изучения Севера (крохотный и неинтересный), в домике Петра Великого (ничего интересного, кроме била 1706 года) и наконец в земском кустарном складе. Купил кружева вологодские, тотемскую сарпинку. До антиквара не успел добраться, но по случаю в земском же складе у кассирши купил платок. Обедал в своей гостинице. В это время ко мне пришел местный поэт, ученик фельдшерской школы. Печатает стихи в вологодской газетке «Эхо». Стихи так себе, но сам очень симпатичный мальчик (речь идет об Алексее Ганине — Л.Е.). Поговорили с час. Потом на лекцию. Устроитель, Полянский, толковый человек. Выхлопотал у директоров разрешение для учащихся, — сначала их не хотели пускать. Потому набилось много учащейся молодежи. Встречали и провожали очень приветливо. Вообще было приятно. Зал хороший, читать удобно. На мою долю очистилось 114 р. Потом с Полянским посидели в гостинице «Эрмитаж», где есть музыка. Полянский просил на будущий год опять приехать с другою лекциею, но иметь дело непосредственно с ним. Моя лекция здесь публике понравилась, ее находят содержательною очень, хотя и трудною. Вообще лекции здесь прививаются в этом году. Был Родичев (член Гос. Думы 1–4-го созывов, один из лидеров партии кадетов — Л.Е.), но не понравился. — Ночью же отправился на вокзал. В 3 ч. ночи выехал. Устроился удобно, еду один. Написал несколько «дневничков», один из них посылаю…

Иннокентий Анненский с Вологдой, Грязовцем, Тотьмой, Великим Устюгом знакомился в 1906–1907. В январе 1906 после революционных волнений в мужской Николаевской царскосельской гимназии Анненского отстранили от директорства и перевели на должность инспектора Петербургского учебного округа. В этом качестве он и ездил на Вологодчину. Директора и директрисы его посещениям радовались, как празднику.

В «Золотом якоре» 19 мая 1906 Иннокентию Федоровичу  не спалось. Сделав все положенное за день и сверх того (написал три стихотворения: «Traumerei» (мечтания, грезы), «О нет, не стан», «Просвет»), он сел за письмо Екатерине Мухиной:

Вы хотите моего письма… Зачем?.. Письма или скучная вещь, или страшная. Не хочу для вас страшного, стыжусь скучного. Из моего окна видна ограда церкви, заросшая густой, сочной травой, там уже облетают белые одуванчики, много белых одуванчиков. Ограда заняла площадь — и как хорошо, что там не торгуют. Зато, вероятно, там когда-нибудь хоронили… Фосфор, бедный фосфор, ты был мыслью, а теперь тебя едят коровы… Вологда — поэтический город, но знаете, когда только — поэтический? Когда идет дождь, летний, теплый, парно-туманный, от которого становится так сочна, так нависло-темна зелень берез, глядящих из-за старого забора… В Вологде очень много духовных лиц, и колокола звонят целый день… Колокола меня будят, они тревожат меня… Моя черепная коробка не может вместить их медных отражений — но она не мирится, особенно с их разбитным, дробным звоном. Я чувствую, что этот звон хочет подладиться ко мне, что он заигрывает со мной… Молчи, медный… Я не Бодлер… И ты никого не проклинаешь… Ты просто ханжа, старый болтун…
Боже, боже, сочинил ли кто-нибудь в Вологде хоть один гекзаметр под эту назойливую медь?..
В Вологде есть и река, похожая на нашу Мойку, только без гранита — она вся в барках. Говорят, что еще недавно на ней целями днями пели разные марсельские стихиры, — но мещане не возлюбили их и погрозили — кто будет петь, того топить; теперь на реке Вологде никто не поет… Боже мой, как мне скучно… Дорогая моя, слышите ли Вы из Вашего далека, как мне скучно?.. Я сделал все, что полагалось на этот день. Кроме того, я исправил целый ворох корректуры, я написал три стихотворения, и не насытил этого зверя, который смотрит на меня из угла моей комнаты зелеными кошачьими глазами и не уйдет никуда, потому что ему некуда уйти, а еще потому, что я его прикармливаю и, кажется, даже не на шутку люблю…

Об Анненском в свое время нам, студентам филфака, рассказывала любимый профессор Юлия Викторовна Бабичева. Она называла 11 «вологодских» стихотворений, учитывая авторские пометы: «Вологда», «Грязовец», «Тотьма», но чаще — «Вологодский поезд». Стихотворения не сложены в авторский цикл — не узаконены как вологодская коллекция: два стихотворения «Трилистника Лунного»; два — «Трилистника Проклятья»; по одному — в «Весеннем» и «В парке»; четыре — не вошли в авторские сборники. «Мысли-иглы», по мнению Романа Тименчика, должны были открывать «Кипарисовый ларец».

Мысли-иглы
Je suis le roi d’une ténèbreuse vallée.
(Я король сумрачной долины)
Stuart Merrill

Я — чахлая ель, я — печальная ель северного бора. Я стою среди свежего поруба и еще живу, хотя вокруг зеленые побеги уже заслоняют от меня раннюю зорю.
С болью и мукой срываются с моих веток иглы. Эти иглы — мои мысли. И когда закат бывает тих и розов и ветер не треплет моих веток, — мои ветки грезят.
И снится мне, что когда-нибудь здесь же вырастет другое дерево, высокое и гордое. Это будет поэт, и он даст людям все счастье, которое только могут вместить их сердца. Он даст им красоту оттенков и свежий шум молодой жизни, которая еще не видит оттенков, а только цвета.
О гордое дерево, о брат мой, ты, которого еще нет с нами. Что за дело будет тебе до мертвых игол в создавшем тебя перегное!..
И узнаешь ли ты, что среди них были и мои, те самые, с которыми уходит теперь последняя кровь моего сердца, чтобы они создавали тебя, Неизвестный…
Падайте же на всеприемлющее черное лоно вы, мысли, ненужные людям!
Падайте, потому что и вы были иногда прекрасны, хотя бы тем, что никого не радовали…
30 марта 1906
Вологодский поезд

Юлия Викторовна пыталась уловить ощущения вологодских настроений. В предсказанном в «Мыслях-иглах» поэте ей виделся Николай Рубцов: «Вспомним, что эта мысль родилась на пути из Тотьмы, и поразимся точности прогноза: “серебряный” поэт как бы предчувствует рождение наследника-северянина, с точностью гения угадывает родовые черты уникального дара Н. Рубцова и утверждает свою кровную связь с ним».
—
Мне от гостиницы хочется сделать несколько десятков шагов вперед — к Поклонному кресту, установленному в 1997 (год 850-летия Вологды). В начале века здесь стоял Спасо-Всеградский собор,

или Всеградский Обыденный собор во имя Спаса Всемилостивого (в 1972, чтобы его разрушить, использовали танки: для взрывчатки стены собора были слишком крепки). В многоколокольной Вологде и его звоны (как ближайшего храма) могли тревожить Иннокентия Анненского.

История рождения собора уходит в XVII век. Деревянный храм во избавление от эпидемии моровой язвы построили 18 (28) октября 1654 — за один день. Точно так же — «об одном дне», «обыденно» — была написана икона Спаса Всемилостивого. В 1688 начали строительство каменного собора прямо над деревянной церковью — ни на день службы не прекращали. Потом собор не раз достраивали, реконструировали. В 1925 он перестал действовать как собор, но уцелел. Сначала здесь разместили «Дом Искусств», потом кинотеатр им. Горького (это было уже обезглавленное здание с частично снесенной колокольней и главами).

Почему я вспоминаю об этом в «Вологде литературной»? В этих местах во мне частенько начинают звучать стихи Марии Суворовой:

…
В Спасе-Всеграде — городе об одном дне,
Помню, гуляли по самой холодной воде,
По забелённым до блеска пологим речным берегам,
В поисках камушка с дырочкой — там, где росла трава,
Там, где стоял дом, и над домом текла река,
Там, где склонялись ветви, но ветви склонялись зря,
Там, где вели ступеньки в дом на второй этаж,
Нет больше первого вестника, дыма зимы,
Тоненькой струйкой взлетающего из трубы.
Нет больше Спаса-Всеграда — города об одном дне.
Дом мой дрожит под града жестоким боем.
Всё, что осталось мне — на дне — камушек из реки.

Я расспрашивала Марию об этом стихотворении, и она улыбалась: «Как будто сама там была! Очень ярко представляю картинку: площадь, людей, стройку… А звучит как! — “об одном дне”. Эту историю раньше рассказывала на каждом выступлении, предваряя прочтение. Я была влюблена в Вологду. И так выражала любовь, вплетая город в свои истории, а мои истории рождались из того, что мне преподносил город, и так по кругу. И так до сих пор. Но сегодня город приносит боль».
Думаю, это не самое больное, но памятные доски о пребывании Анненского, Бердяева, Сологуба в Вологде и «Золотом якоре» были бы уместны.

---

---

 

 

Игорь Шайтанов

По вологодским мостам

— Если на той площади, что в Вологде считается центром, повернуться спиной к главному памятнику Ленина, то перед Вами будет почти неразличимый, стиснутый домами Каменный мост через Золотуху. В течение всех десятилетий советской власти здесь висел старый указатель с ятем на конце. А где он теперь?  В музее или в частном собрании?
Пройдите по мосту и поверните налево — на улицу Ленина (б. Кирилловская — не знаю переименована ли обратно?). По ней выйдете к скверу и небольшой площади. Когда-то она была огромной и грязной. На ней сходились драться семинаристы, гимназисты и реалисты. Все три учебных заведения располагались здесь же.
В здании реального училища теперь — школа № 1. Ее гулкие железные лестницы — от училища, фундамент — от средневековых складов Соловецкого монастыря, от Зосимовского подворья.
Мимо школы поднимитесь на мало примечательный железобетонный мостик. Еще тридцать лет назад он был деревянным. Его официальное название — Красный. Но обычно говорили — Деревянный. Каждый апрель перед ним взрывали лед, чтобы напором ледохода не снесло его обветшавшие опорные быки.
Зимой и летом под ним полоскали белье. Зимой всё выглядело именно так, как в тридцать третьем году увидел Леонид Мартынов:

На заре розовела от холода
Крутобокая белая Вологда.
Гулом колокола веселого
Уверяла белая Вологда:
Сладок запах ржаных краюх!

Поэт скоро убедится, что жизнь не так уж тут сладка. Но с этой точки город виделся и видится именно таким.
Здесь короткий прямой отрезок между двумя излучинами реки. От бывшего Деревянного моста перспектива открывается вверх по течению к старому Каменному мосту через Вологду. А за ним еще выше — мимо собора к памятнику восьмисотлетия.
Короткая дистанция в пространстве, пройденная Вологдой во времени за восемьсот пятьдесят лет, даже больше — 870.
Сквозь зелень летом и поверх заиндевевших веток зимой золотится купол колокольни. Чуть ниже его видны серые мощные — величественные, но не подавляющие, — купола Софии.
Это место любят фотографировать. Даже на любительских фотографиях виден воздух, и в нем, как сгустки времени, — купола.

 

Фото Ольги  Ключаревой

 

 

Также читайте продолжение → ВОЛОГДА ‖ КАРТА ДЛЯ ЧИТАТЕЛЬСКИХ СТРАНСТВИЙ — 2 ЧАСТЬ