Литературный критик Екатерина Иванова комментирует статью поэта Игоря Меламеда.
…Комментарий как шанс говорить в оставленном когда-то диалоге, полилоге, споре — и добавить недосказанное
Литературный критик Екатерина Иванова комментирует статью поэта Игоря Меламеда.
…Комментарий как шанс говорить в оставленном когда-то диалоге, полилоге, споре — и добавить недосказанное
Николай Милешкин, на мой взгляд, относится к числу тех поэтов, у которых жизнь и поэзия инфильтруются друг в друга, постепенно становясь неразрывным целым.
Стихи о войне и раньше были сложны в точной интонации, а современные тем паче — где такие найти: то напускное топорщится и коробит, то толерантное обнуление отталкивает всеми боками полного нуля. Запамятовать в русском языке значит забыть. Забавно, если вдуматься. За памятью ничего нет, пусто. Пустоту заполняй чем заблагорассудится. И шагают строгим рядом рассудительные слуги заполнения.
Есть книги, с которых, чтобы собраться о них писать, нужно переключиться на другие. Не заместить, а немного отодвинуть, дав остыть, отлежаться. Их давление так отупляет, что на время необходимо выйти в иную атмосферу. «При свете ночи»* Анны Гедымин и стала для меня таким убежищем. После напряженного поиска выходов в параллельных галактиках чтение этого сборника оказалось отдыхом. А ведь стихи Гедымин совсем не простецкие. В них
«Страна бумажных человечков»* Наталии Елизаровой дружелюбно открыта, виза для въезда не нужна. Особенностью гостеприимства оказывается нетипичная погода — «Последнее солнце», «Холод», «Почти что март». Время здесь тоже отличается от времени в других местах и укладывается в «Световой день». Природа живёт по законам «Мазурского зверя», но и в этом краю «На безрыбье рыба даже ты…» Пять частей книги — пять усилий найти опору, пять борений за лучшее в
На «Бульваре» Алексея Антонова задерживаешься на неопределённое время. Точнее, дня на два-три, но по ощущениям намного дольше. Проходил рядом смутный хронос. Но ученикам Алексея Константиновича удалось его завести в книгу и объять-обнять. В первый том* (второй будет посвящён прозе) двухтомника вошли практически все стихи Антонова, и сохранённые в авторской редакции тексты будто скручивают газету «Правда» в трубочку и бьют по голове. Несильно прикладываются, но гул
Книга Марии Ватутиной «Пока ты спал…»* укрепили во мне стержень материнства. Всеобщего материнства. Поэзия женщины — какой должна быть она? Ахматовской или цветаевской? Может, Сапфо — наставница? Или Берггольц? Охватывает ли фемоптика весь мир? Полемика везде уместна. А стихи Ватутиной не полемичны. В них существует собственный мировой порядок, который вроде бы идентичен внешнему, ежедневно нашему, но — не совсем. Мы не повторяем как молитву имя
В моём эмоциональном регистре звучат разные поэзии. Отзываются многие поэтики. Одни ближе, другие дальше. Кто-то обладает шестью октавами, и немеешь от потерянности себя в таких высотах, а кому-то достаточно на субтоне прошелестеть, чтобы вынуть душу. А есть стихи Евгения Чигрина. Их страшно читать. Мои рецепторы бермудят. Я понимаю, что это не аномалия и тем более не паранормальное явление, но стихи Чигрина меня пугают. Они идеальны. Вот
Из двух подборок молодого автора Виктории Русаковой на «Полутонах» сильней других запали эти стихотворения: Родина-мать когда у родины нет молока тебя кормят смесью из коммунизма-капитализма-национальной идеи три раза в день а ты просто хочешь молока нет, не кумыса или айрана или шубата молока из груди материнской но она больна вместо мастэктомии родине сделали маммопластику соски вновь торчат как 1001 год назад внутри по-прежнему пусто ***
Открытый лирик — это как Мистер Икс, только наоборот. Писать без маски судьба его. По-настоящему писать. Как в подборке Андрея Коровина «Дао любви», что опубликована в сентябрьской «Дружбе народов» (№ 9, 2019). Интуитивно мне постоянно казалось, что Коровин шутит стихами а-вот-и-не-просто-так. Его эротическо-трубадурское воспевание бесконечных прекрасных девушек, их глаз, ножек, грудей, походки, одежды имеет тонкую особую цель — не дать себе очерстветь. В любой песенке Коровина в