Мой папа, простой сельский учитель математики, считал поэтов небожителями. Он преклонялся перед поэтами. И почему-то всегда поэта соотносил со временем года. Пушкин у него был поэтом весны. — Почему? — спрашивал я. Он, не задумываясь, отвечал: — Потому что, читая его стихи, оживаешь, как природа весной. Лермонтова считал поэтом осени. — Грустные стихи. Как поздняя осень. До тепла далеко. Впереди зима. А Есенина считал
Интернет повёл себя подобно Полиграфу Полиграфовичу, решил всё взять и поделить. Предоставил равные возможности и пустышкам и гениям.
В рассказе итальянского классика Альберто Моравиа «Не выясняй» молодой человек, рефлексирующий над причиной, по которой от него ушла девушка, уподобляется главному персонажу другого рассказа того же автора — «Дублер».
Во времена агрессивно-массированного потока самого разного развлекательного контента читательская аудитория продолжает сокращаться — об этом не пишет в фейсбуке сегодня разве что самый ленивый наблюдатель.
Право на высказывание антистереотипного характера защищено терпимостью и толерантностью. Считается, что защищено. Человек не меняется больше, чем ему позволяет его травма.
Литпроцесс похож на сталкера. Ходит и ходит в Зону. Водит туда любопытных, несчастных, умных, сумасшедших писателей и гуманных, амбициозных, справедливых профессоров с рюкзачком, отягощённым бомбой, и водит.
Современная русская литература как инвалид, который перестал ощущать себя человеком. К ней так относятся. Она сама себя втихомолку так идентифицирует. Потому что «вот западная литература» полноценнее, качественнее, мощнее, свободнее и прочее.
Ребенок, выросший в пузыре, уязвим больше, чем те, которые читали и понимают, почему мышонка съела кошка. Сказки учат не только добру. Их главная задача — показывать модели поступков.
