Для созерцания нет удобства, а есть наше зрение и картина, захватывающая нас. Для рассказа нужна подготовленность ошибок вместе с открытиями к возникающей каждый раз панораме.
Для созерцания нет удобства, а есть наше зрение и картина, захватывающая нас. Для рассказа нужна подготовленность ошибок вместе с открытиями к возникающей каждый раз панораме.
Они нужны для подлинного, душевного общения людей, близких по духу и устремлениям, для радости открытия новых мест. В конце концов, для понимания того, что есть подлинная жизнь — территория свободы, где мы снимаем с себя официальные маски и становимся самими собой.
Они то хохотали, то плакали от чувства освобождения. Что же будет, если я исправлю ту, которую хочу назвать своей? — порывался он вызвать ее на ответ и она пришла к нему, сказав: я не ошибка. я твоя смелость.
Сходство еще в и том, что, бывший осветитель на телевидении, Кэм любит возиться с проводами и сооружать странные конструкции. Помните горшочек и трещотку, которые Свинопас продал принцессе за звонкие поцелуи?
Подальше от золотых клеток, которые станут серыми углами, от теплых ночей, согретых мимолетностью времени года к теплым ночам, согретым вечной мимолетностью жизни, минуя прививку коротким днем, маниакальным электричеством, морозным сиянием.
В фильме полно же других красоток. Целая палитра, полный кастинг. Как, чем Рите Хейворт удается затмить остальных и обворожить нас? Моя наблюдательная подруга сказала: просто они в этом кино все очень настоящие, а Расти-Хейворт особенно.
В стихах Германа Власова я иногда узнаю свои собственные настроения. Так иногда медленные кадры на экране сменяют друг другу при выключенном звуке. Так из глубины времен идет классическая ровная акустика, без издержек времени и расстояния между языками.
Отправившись на войну добровольцем, Адольф Райзигер рвется в бой, но поначалу оказывается на тихой работе при полевой кухне. Живет в доме, спит в постели, хорошо питается и не очень понимает, что здесь делает. Но в какой-то момент ситуация меняется, и он попадает на передовую. С этого момента начинается его становление как отчаянного пацифиста.
Маленькая арена с болью посредине, на которую смотрит лампа, маленькая ловушка для большого сердца. Без дна. Судьба белого: ему не быть черным. Остальное не нужно. Нужно больше пить в пустыне жары.
Наш герой знает, что рассказывать об этом нельзя ни при каких обстоятельствах, но, сердце не камень, в один из «заходов» супруги признается во всем. Она пересказывает успевшей ей полюбиться зловредной ищейке ― и герой теряет в один миг великолепие своей доли и царевну в придачу.