поэма
1
Нас было четверо. Мы остались, мы живы.
Однако связи здесь нет. Ее нет нигде, кроме как в подконтрольных пунктах.
Какая разница, кто с кем воюет. Все — и со всеми.
Мы только трава под ногами.
Впрочем, нас, как и прежде — нет. Они тем более не персонифицируются.
Здесь антициклон. Абсолютно белый антициклон.
Небо без облачка. Преображение Господне.
Мы говорили о смерти, но мы не шли вместе. Мы на разных концах планеты.
Слова точно яблоки. Уже можно есть.
Яблок до Спаса есть нельзя было абортницам. Что за слово.
Моя мать почти любила его.
Из этой жизни я поняла, что мать — это зло,
что муж — это тот, кто пускает газы.
Ни матери, ни мужа теперь нет.
Жизнь закончилась.
Началось
перемещение.
Выживание отошло в сторону и нервно курит безмазовую коноплю.
Потому что перемещение это намного страшнее, чем выживание.
Это новый виток развития человека.
Тут уже не трущобы. Тут нечто покруче.
Но как хочется спать. А сна так и нет.
Однако Богу нужны люди.
Богу очень нужны новые люди.
2
Макс, возраст не определяется, внешность особого значения не имеет. Следует из столицы в пригород курьером на самокате, собранном из подручных средств. У него еще есть работа. Живет в подвале с плиткой в одну конфорку. Вода капает из трубы, фильтруется через вискозную тряпку.
― Мы коллектив одиночек. Каждый из нас растет потому, что смог стать старше своих родителей. Это важно, что мы растем.
Она лежала на полу, рядом револьвер и кровь. Я тогда поначалу не понял, что именно она меня и родила. Она моя мать.
Импульс смерти идет через технику. Через компьютер, например. Это и есть оккультятина. Я люблю технику и конспирологию — они в родстве. Кажется, двоюродные. Мать их — человеческая тупость. Умный человек не придумает смартфон. Слава Богу, здесь нет смартфонов, и не предвидится. Мы не передаем мысли друг другу на расстоянии. Мы вместе мыслим, а не передаем мысли друг другу на расстоянии. У нас спонтанность сознания.
Голубь-каннибал.
Мальчик-сутенер.
Голубь-самосвал.
Акула-кокаинистка.
Список можно продолжить.
Птица, ты говорил, что когда я слушаю ту самую музыку, я цепенею. Но если бы ты видел то, что я — в крови с револьвером, ты тоже цепенел бы от нежности и любви, которую нам всем несла эта музыка. Птица, ты тоже любишь эту музыку. В последнее время ты слушаешь инструментал без вокала. Я тоже.
Белка, еще немного, и тебе не нужно будет носить эти пакеты с грузом.
Однако Богу очень нужны люди, и Он их создаст.
3
Птица, моложавый на вид, периодически носит длинные волосы. Он когда-то был вегетарианцем и о том не забыл. Кормит кота, живет в подсобке без окон при административном здании, которое охраняет.
― Фишка, если иногда тебе кажется, что я все забыл, то нет. Здесь нужно быть на более короткой ноге. Я много писал, чтобы сохранить все, дорогое мне, и у меня получилось. Со мной теперь все, кто остался там. И все, с кем я теперь здесь. Было бы странно, если бы ты закончилась иначе, чем все. Мы теперь как дрожжевой гриб. Нас не разделить один от другого. Не только меня, Макса и Белку, но и других, с кем я тоже разговариваю. Но вначале нас было четверо.
Ты опиушная православная. Я хотел познакомить тебя с винтовым кришнаитом, чтобы вы взаимно дополнили друг друга. Теперь не хочу. Мой отец умер под пальмой. А я уже никуда не уеду. Никто никуда уже не уедет. Здесь все мои семь «я». Они есть у меня, в отличие от вас всех. Но я одиночка.
Мы все сидим на вещах.
Мы сидим на вещах, как на наркотике. Мы меньше сидим на воде и еде, но на вещах сидим с великолепной последовательностью. И пришли новые дроны. Ты видела этих птиц. Это совсем не те птицы.
Мой кот наверно скоро умрет. Он сидит в углу и выходит только поесть. Я даю ему то, что ем сам. Наверно, так и нужно, чтобы кот продолжал жить.
Тогда мы шли с покойным К. в то самое кафе, а я весело, во всю свою глотку орал: яйца! яйца! Я почти пел. Я наслаждался моментом. И теперь радуюсь.
Макс, приближается точка сборки. Белка, не бери на себя много, я знаю, что ты не можешь остановиться, когда начинаешь что-то делать. Так нельзя. Так просто нельзя. И сложно нельзя тоже.
4
Белка, коренастого сложения, крупная, с усталым лицом и в грязных штанах, какие уж есть. Она чистильщик. В настоящем мире это не тот, кто уничтожает следы преступления, а тот, кто организует за еду и воду хоть какое-то место для сна. Она разбирает, складывает, подметает, моет, трет. И снова переставляет. Еще она помогает тем, кто слабее, на добровольных началах. У нее хронический фарингит от бытовой химии и разнообразной пыли.
Обрушившиеся многоэтажки понемногу обросли сколько-нибудь удобными для жизни местами. Ни у правительства, ни у предпринимателей не хватило средств восстановить все, что время от времени разрушается. Белка боится высоты, но научилась ходить по карнизам, как бы скользя по вертикали всем телом. Она ненавидит свою работу. Она делает ее с любовью.
― От суицида меня спасает только то, что я уверила себя, что я исполняющий обязанности. Птица, ты понимаешь. Что я создавалась Богом не для того, чтобы чистить и мыть. Просто Бог не нашел, кем заткнуть образовавшуюся брешь, и командировал сюда меня. Макс, ты когда-то сказал, что будет время, я встану у окна дома с видом на море и облегченно вздохну. Вероятно, этого не будет, но мне приятно думать, что я временно исполняющий обязанности.
Фишка, ты не знаешь, какой ужас — страшнее оторванных снарядом рук и ног — которые мы с тобой считали поначалу, чтобы определить, сколько людей погибло, и кто. Какой ужас на самом деле семья и семейные отношения. У тебя были только мать и муж. А я варюсь в котле, где женщину насилуют — ее заставляют выполнять то, что миру уже не нужно. Дети, приготовление пищи, уход за домом и одеждой. Это уже давно никому и ни зачем не нужно, и моя работа это только божественная насмешка надо всем этим. Обустройство человека в доме скоро прекратится совсем. Потому что дом уже давно вынули из головы человека, и никакая житейская хитрость его не вернет назад. Я уже не хочу склеивать вселенную по кружке и тряпочке. Я ненавижу все это, потому что это и есть последнее зло, которое нам нужно перерасти. Но Богу нужны люди, и Он будет их делать, пока не сгорит старое коло рождения человека.
5
Фишка, бледное длинноногое существо с покрытой головой. Голова покрыта беретом или платком из соображений гигиены и безопасности. Большую часть дня она лежит, ночами смотрит в то, что можно назвать потолком. Или пишет. Раз в день она выходит за водой, за пищей, что дают в распределительных пунктах, и чтобы подзарядить ноутбук. Она так и не смогла привыкнуть к отвратительному запаху нового мира. Без всяких метафор. Здесь пахнет фекалиями и гнилой пищей. Фишка живет на самом верху, ей постоянно холодно. Она заворачивается в текстиль, который только может найти. Те, кто живут под ней, кажется, не знают о ее существовании.
― Птица, когда я вела по нам, как пальцем по стеклу, собирая с нас пыль, я была вашим голосом. Я слышала, как небеса говорили с нами. Я чувствовала, как Бог нас держал в ладони, потому что мы были вместе. Друг для друга — и друг о друге. Потом начались семьи — у тебя и у меня. Мы как бы разъединились. Макс понял, что нас разъединить нельзя, но он тоже ушел. В свободное плавание. Белка занялась общественной деятельностью, а мы стали другими, но не расстались. Да, мы грибы. Но и цветы тоже. Мы новые люди. Нас лепят из очищенного и сдобренного солью теста.
— Макс, когда мы стали старше своих родителей, мы осиротели. И теперь никакая идея не вернет нам тот статус, который мы сняли с себя сами. Мы уже не дети, но мы и не родители. У Птицы есть потомство, но какое оно имеет отношение ко всем нам. Мы родили себя сами. Но мы не подготовили новый мир для нашего рождения, и это была ошибка. Когда я носила нас всех в руках как воду, стараясь не пролить ни капли, с нами происходило то, что в прошлом мире называлось счастьем. Я ненавижу это слово. Я ненавижу счастье, если я хоть что-нибудь могу ненавидеть в этом мире. Нас всех ждет новое коло рождения. И мы будем приближать его, как бы оно не было смертельно для нас. Потому что мы родились, но мир для себя не смогли подготовить. Бог положил Свою руку между нами и миром. И мы остались сиротами вселенной. Гражданами космоса на земле. И эта межеумочность теперь спасает меня, Белку, Макса и Птицу. Мы стали фаршем, чтобы Бог сделал новых людей.
6
Полилог
— Макс, нам всем дорого обходились и обходятся твои экзистенциальные процедуры. Но ты почти любишь их, ты повторяешь их с маниакальной регулярностью. Со временем мой взгляд смягчился, но и сейчас я скажу тебе: так нельзя. Ты прав в том, что жалость унизительна. Но я люблю жалеть людей.
— Белка, ты иногда пугаешь меня. Самоубийство должно быть нескучным, а у тебя склонность все делать так, как будто ты моешь пол. Впрочем, я все же надеюсь, что до суицида не дойдет. Мы рядом с тобой. И я верю, что ситуация вскоре изменится. Да какие психологи, забудь это слово. Это просто хорошие люди. И увы, но не могу подогнать тебе препараты. Я теперь далеко.
— Птица, уходить с освещенной стороны в тень при первых признаках конфликта — это хорошо и умно. Но ты не таков. В тебе много ярости и самомнения, чтобы течь как вода по грязному полу. А что мы тут еще видим. Даже если хотели бы видеть небо в алмазах — то да, это летательные аппараты. Но если я пью воду, вода есть и у тебя. Моя мать считала, что если она хочет есть, то и я тоже. Но у нас совсем другое. Ради этого мы и делаем вместе с Богом новое коло рождения.
— Фишка, ты только охапки городских цветов из прошлой жизни и вязаные вещи. Твое течение вскользь по поверхности с сомнамбулическими провалами в глубину скорее пугает и настраживает, чем интересно. Закрыв себя, ты закрыла и всех нас. Но ты вела по нам рукой, как по утренним цветам, и потому все мы состоялись. И когда начинается новый обстрел, безопасность одного укрывает нас всех. Это невыносимо. Где время на личную жизнь.
— Процедуры еще не закончились. Обратимый мир уже показал свое пластичное и токсичное лицо. Гражданская война уже имеет статус планетарной. И Богу нужны люди. Он сделает их хоть из камней. Из нас тоже.
7
Эпилог
Затишья приходили порой надолго. Так что можно было выспаться — почти неделю. Впрочем, Белки это не касалось. Она, кажется, боялась выпустить из рук свой рабочий инструмент. Через месяц после последнего обстрела увеличили паек. Затем власти (непонятно, какие) приступили к конфискации имущества дорогих бункеров, потому что те, кто жил в них, были убиты или казнены. Так прошло полгода довольно уютной жизни. Хотя с водой и связью проблемы только возросли. И теперь вода стала самой дорогой вещью.
А они продолжали каждый делать свое дело. Они вгрызались в развалины и наполняли их собой, как кружку — водой.
Эти дети стали старше своих родителей. Потому что их родители так и не поняли, что стали родителями.
Это был плотный, упругий и устойчивый человеческий фарш, из которого лепились новые люди. Очень новые люди.
И пока мир катился к новой войне, они все росли и росли.
Наталия Черных
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
