Оливия Лэнг. Crudo / пер. с англ. Светланы Кутузовой. — М.: Ад Маргинем Пресс. — 152 с.
Единственный на данный момент художественный текст британской писательницы Оливии Лэнг. Начало очень понравилось. Безжалостная к себе и окружающим, нервная, издерганная героиня, образ которой сложен из умершей от рака в 1997 году писательницы-феминистки Кэти Акер и собственно Оливии Лэнг. От Акер у нее имя, некоторые факты биографии и бесшовно вшитые в основной текст цитаты (буквально фраза-полфразы) из книг и писем, от Лэнг — жизнь в 2017 году, до которого Акер не добралась, и бешеные эмоции. Это хороший прием — взять и продолжить в литературе жизнь, пусть и придуманную, уже покинувшего мир человека.
«Она не была глупой — просто жадной: она хотела, чтобы всё было в первый раз. Ее передергивало при мысли о людях, которыми она населила свою молодость. Сколько она упустила роскоши, сколько утонченности, зачем она только стриглась под горшок и носила комбинезоны, минуты проходили, она никак не могла ухватиться за них мертвой хваткой. Теперь она узнала толк, но состарилась; теперь она в самом соку, но в морщинах».
Кэти постоянно занята самобичеванием и болезненным самокопанием. Она выходит замуж за любимого мужчину, но они оба немолоды: ей сорок, ему (если я правильно подсчитала) и вовсе под семьдесят, и она нервничает из-за свадьбы или, скорее, из-за самого этого решения, из-за слабого здоровья мужа, из-за того, что ей «не нравится необходимость находиться рядом», она не знает, «как уживаться с кем-то рядом с собой», она не умеет перестать раздражаться на близкого человека:
«Ты думаешь, что знаешь себя как облупленного, когда живешь один, но это не так, ты думаешь, что ты спокойный уравновешенный человек, ты не осознаешь, как легко ты раздражаешься, как любая мелочь, не то прикосновение или не тот тон, недостаточно быстрый ответ на вопрос, определенное выражение лица может вызвать у тебя припадок, потому что ты вечно на иголках, потому что ты не научился смягчать свои границы, не научился уступать пространство».
Вторая линия едва ли не важнее первой — Кэти пребывает в постоянном состоянии думскроллинга, вязнет в новостях об экологии, ядерном оружии, гибели демократии, каких-то прошлых и нынешних катастрофах, искажении правды — и, без того болезненно ранимая, просто не может нормально жить:
«Сейчас очень сложно, подумала Кэти, иметь целостное представление о вещах. Так было всегда, но слепое пятно раньше было больше. Десять лет назад, или даже пять, еще удавалось игнорировать зверства, верить, что эти вещи происходят где-то в другой реальности. Сейчас, вероятно, из-за интернета слепое пятно как будто стало очень маленьким и подвижным, словно шарик. От него никакого утешения».
Она много пьет, принимает наркотики, все время переезжает, периодически отрезает волосы (такой безопасный вариант селфхарма) и перманентно находится на грани нервного срыва. Лихорадочное напряжение к концу книги достигает предела, и в этот момент хочется встряхнуть ее, дать пощечину, как-то привести в чувство, сказать: «Да все у тебя нормально, у тебя есть деньги, любящий муж, разъезды по всему миру, дорогие вещи, лоферы, блин, от Гуччи, ты победила рак!», а с другой стороны понимаешь, что ничего из этого не может по-настоящему успокоить, заставить полюбить и принять жизнь: для этого нужно что-то другое, какое-то внутреннее спокойствие, которого Кэти лишена, как многие и многие. Хорошо, что к концу она все-таки находит свой якорь именно в муже, в дорогом человеке — если рушится мир (даже если тебе только кажется, что мир рушится), логично искать опору в любви и близости.
Интересен способ внутритекстового монтажа на уровне смысловых блоков, быстрый переход от личных впечатлений, проживания собственной жизни («Что было хорошо, так это свежий воздух, который периодически прочесывал дождь, быстро мелькающая зелень. Они то и дело останавливались у церквей, тормозили, увидев антикварный магазин, и копались в коробках замызганного фарфора и побуревших книг позапрошлого века») к историческим обобщениям и политическим прогнозам («Кэти представлялось, что в скором времени миром будут править силовики, бедные страны сотрет с лица земли изменение климата, а либеральная демократия, в которой она выросла, окажется коротким экспериментом в кровавой истории человечества»). Точкой сближения становится постоянно пребывающий в беспокойстве мозг Кэти, которая одновременно переживает по поводу внешности, описывает, каким вкусным было пирожное в кафе, бесится из-за Трампа, политики, ядерной угрозы и размышляет, что мир катится в тартары.
Написано добротно, лаконичность и обрывочность стиля хорошо передают нервозность героини и — на уровень выше — вообще нашего времени. Есть яркие метафоры: «такая была семья, все друг другу чужие, разделенные громадными обитыми диванами абсолютного молчания». Есть готовые афоризмы, например, о писательском росте: «вещи, которые ты могла когда-то себе позволить, но не можешь сейчас: короткие юбки, но в словесной форме».
Но субъективно роман вызвал, скорее, отторжение, которое мне сложно объяснить. Возможно, из-за бьющего ключом эгоцентризма, сосредоточенности на себе (героини, писательницы, вообще этого текста?), а может, так и задумывалось — встряхнуть, взбудоражить, вызвать у читателя раздражение. Все-таки, пока читала, вспоминала тот финский комикс про Неми, где она пытается макнуть печенье в чай, а печенье оказывается диаметром шире чашки, и подпись «Проблемы развитых стран». Не могу отделаться от ощущения, что истерика героини преувеличена. После прочтения осталось сильное чувство «не верю».
Дарья Лебедева
Если мы где-то пропустили опечатку, пожалуйста, покажите нам ее, выделив в тексте и нажав Ctrl+Enter.
