Утраченный рай © Дарья Лебедева

 

Мария Иорданиду (девичья фамилия Криези, годы жизни 1897–1989) — значимое имя в греческой литературе ХХ века. Непростая судьба — и неожиданный успех после первого же романа «Локсандра», любимого в Греции по сей день. Иорданиду родилась в Константинополе в то счастливое безмятежное время, когда ромеи (османские греки), турки и другие многочисленные народы Османской империи мирно сосуществовали в Городе (именно так, с прописной, они гордо называли Константинополь). Именно этому времени, истории семьи и первым годам жизни под теплым крылышком любимой бабушки посвящена «Локсандра».

Роман вышел в 1963 году, спустя десятилетия после описываемых в ней событий. К этому времени, с момента образования Турецкой республики в 1923 году и реформ Ататюрка, из-за репрессий, выселений, запрета языка, преследований от ромейской общины Константинополя и ее самобытной культуры практически ничего не осталось. Историк-византинист Сергей Аркадьевич Иванов подтверждает историческую, а главное, человеческую ценность этой небольшой повести: «…будучи уже пожилым человеком, Иорданиду с нескрываемой нежностью обращается в «Локсандре» к своему стамбульскому детству, в котором не было ничего из перечисленных ужасов. Разумеется, пронзительной грусти этого романа, его сладкой ностальгии не понять, не зная всего, что случилось потом, после смерти Локсандры. Для всякого человека его детство — затонувшая Атлантида, но мир «ромьосини» погиб в самом прямом и непосредственном смысле: до такой степени, что в 1980 году, когда в Греции по роману «Локсандра» стали делать сериал, не смогли найти актеров, которые умели бы разговаривать на константинопольском диалекте».

Главная героиня романа Локсандра, бабушка писательницы, чьи руки «были созданы, чтобы держать младенцев», вышла замуж за Димитроса, вдовца с четырьмя детьми. Изначально это брак по расчету — все еще без ума от любви к болезненной хрупкой жене и вне себя от горя из-за ее утраты Димитрос искал полную ей противоположность — женщину крупную, здоровую, чтобы она прежде всего смогла вырастить и поднять на ноги его сирот. Но как только увидел Локсандру, «широкоплечую рослую девицу, крепко сработанную дорическую колонну, увидел, как она входит в комнату, держа поднос с вареньем в руках, так его сердце и распахнулось». В счастливом браке Димитрос и Локсандра не только вырастили его сыновей от первого брака, но и родили собственных детей, а дочь Клио стала в свою очередь матерью Анны — под таким именем фигурирует в романе сама писательница.

Тот прежний Константинополь, где ромеи ругались по-турецки, ненавидели всех турков как некое стихийное явление, хотя и не относили к ним ни торговцев, ни соседей, которые были, конечно, турками, но и просто хорошими людьми, «в то время был мешаниной из разных городов, пригородов и сел, рассеянных по побережью Малой Азии и Европы. И каждый город, каждый пригород, каждое село имели свой местный колорит, а их обычаи и нравы зависели от населения, имевшего численный перевес». Настоящий Вавилон.

«Локсандра» воспевает Город, родной квартал и родные стены, маленькую ойкумену, потому что «пока живешь, твое место — это твой дом» и потому что «всему свое время и место. Даже мылу на кухне. И ничего не меняется». К сожалению, в мире Локсандры, которая прожила жизнь в том, старом, Константинополе и, не застав страшных перемен нового века, «умерла вместе со своей эпохой» незадолго до начала Первой мировой войны, изменения все-таки происходят. Трижды она переезжает: в другой район Константинополя, в Афины, а затем обратно в Город. Четыре дома за долгий век — не так уж много, но каждый раз переезд сильно влияет и на саму Локсандру, и на всю ее семью. Эти приливы и отливы — ничто по сравнению с последующим цунами, поэтому Локсандра легко к ним адаптируется, оставаясь собой — громкой, часто грубой, но с огромным добрым сердцем и объятиями, словно «пришвартовался в широкой, глубокой и тихой гавани»; с любовью к еде и украшениям, с безграничной верой в Богородицу Балуклиотиссу, лечебные свойства святой воды, а заодно в приметы и духов; с неукротимой энергией и пышным телом: «Словно полностью снаряженный фрегат, на всех парусах, вошла Локсандра в зал, и как только она вошла, стало понятно, что до этого зал был как будто пустым, а теперь он заполнился».

Она, конечно, любит много готовить и вкусно есть, из-за чего страницы насыщены рецептами, запахами, вкусами самых разных блюд — этим книга напоминает «Лето Господне» Ивана Шмелева, где тоже ныне утраченный мир старой купеческой Москвы наполовину состоит из готовки и застолий. И обе книги не стоит читать на голодный желудок.

Помимо необычного колорита — только ради него книга стоит прочтения — есть в «Локсандре» и трогательные общечеловеческие моменты. Вот героиня разбирает узелок с лоскутками — обрезки ткани хранятся, чтобы шить из них по мере необходимости что-нибудь маленькое, например, пинетки или фартучек, или чепчик: «Она растроганно смотрела на лоскуток в своей руке. Только погляди! Платье уже сносили, оно выцвело, истерлось, а та, кто его носила, уже умерла. Но лоскуток сохранился. Что такое человек? А вот еще кусочек штофа от их старых занавесок, а вот кусочек хлопковой фланели от халата, который она пошила, когда родила своего Алекоса. Ах! а вот и кусочек от свадебного халата! Все прошлое ожило перед ее глазами. Все прошлое, завязанное в один узелок».

«Локсандра» фонтанирует оптимизмом, жизнелюбием и счастьем — и осознание утраты этого мира почти не омрачает яркого, вкусного, искристого повествования. Герои оживают через специфическую речь, ругательства, привычки, поступки. Все эти разговоры, воспоминания, планы и поездки, гости и уютные домашние застолья, поколения котов и собак, крестины и похороны членов семьи описаны во всех важных деталях и самых незначительных мелочах. Где-то за пределами домашних стен гремели мировые громы, сверкали политические молнии, медленно рушились основы старого мира, а для таких, как Локсандра, по-прежнему «вехами времени были рождения, смерти, свадьбы, землетрясения… А иногда и та самая фиолетовая юбка. <…> — В каком же это году я сшила ту фиолетовую?»

Дарья Лебедева